– Мне нужно в спортзал. После этого я вся твоя, мой повелитель.
А ты отвечаешь:
– А разве вы, баронесса, прибавили в весе? Уж не становитесь ли вы…
Она предупредительно нахмурилась.
– Ох не надо.
– … толстой? Массивной? Жирной? Я все равно буду любить каждый квадратный сантиметр вашего тела, баронесса.
Она сбросила один туфель и поставила босую ногу ему на колено. И чарущим голосом сказала:
– Удивительно. Столько времени прошло, а я тебя обожаю, как девчонка. За что ты меня…
– Не искушайте судьбу, баронесса, – строго сказал Рылеев.
Он взял ее за ногу, наклонился, приподнял юбку, и поцеловал восхитительное колено.
Рыцарь, подумай о безопасности женщины, которая тебе доверилась.
Рыцарь подумал и спросил:
– Ты уверена, что не хочешь завести телохранителей?
– Я умею за себя постоять, мой повелитель.
Рылеев улыбнулся. Все мы тщеславны, любим хвастать. Но – видение, бухгалтерша. Он сказал:
– Да, конечно, Мисс Спецназ. Но время берет свое. Навыки покрываются ржавчиной.
– Будешь меня раздражать – попрактикуюсь на тебе. А вот тебе, кстати, неплохо было бы таскать с собой в поездки каких-нибудь ухарей. Для моего спокойствия. Я дала тебе петькин телефон.
– Добрый старый Петька, бывший коллега баронессы, с большим боевым опытом.
– Это что же, ревность, мой повелитель?
Она подвигала босой ногой вверх-вниз по его бедру.
– Возможно. Да. Да, это ревность, Федотова. Что ж я – не имею права? Урод твой Петька. Очкарик лысый.
Она обняла его и поцеловала в губы. Не отрываясь от него, сказала:
– Я дала повару выходной сегодня и завтра.
Притворяясь, что шокирован, Рылеев спросил:
– Ты сама приготовишь обед? Лично?
– Хотелось бы сегодня вечером выйти куда-нибудь. Ладно, в спортзал я пойду потом. А сейчас…
– … мы пойдем домой…
– … и будем говорить друг другу скабрезности до полной потери контроля.
Он сгреб ее со стула и приподнял за талию, так что ее грудь оказалась на уровне его лица. Она захихикала мелодично, и Рылеев засмеялся.
В вестибюле было пусто. Обитатели разошлись по квартирам. Лежала разбитая люстра, и рядом с ней поверженная лестница.
Госпожа Дашкова присела на край кресла с чашкой чая.
В гостиной госпожи Дашковой имелась каминная полка с фарфоровыми поросятами, а над ней картина маслом на холсте, в раме, изображающая госпожу Дашкову в зрелом возрасте – а была госпожа Дашкова в то время очень даже ничего.
По телевизору шла программа новостей. На заднем плане торчала электростанция в каком-то южном регионе, и возле нее – толпа рабочих. Рабочие присутствовали также на среднем плане, а некоторые толклись вокруг репортерши лет тридцати, уверенной в себе женщины, говорившей в микрофон:
– … и в результат был – десять тысяч увольнений.
Она повернулась к одному из рабочих и спросила:
– Вы здесь работали?
Рабочий, которому очень хотелось сказать самое важное, но он боялся, что не подберет нужных слов, ответил:
– Ну, типа, я тут годами работал, короче. Я и мои друганы тоже. Мы работали в этой компании с самого начала.
– Какие у вас перспективы? Надеетесь найти другую работу?
– Не знаю. Короче, не очень, перспективы, да? Работы нигде нет, прикинь. Все так говорят.
– Спасибо.
Госпожа Дашкова хмыкнула, держа чайную чашку на уровне губ. Отхлебнула чай. И позвала:
– Зара! Зара!
Зара, темноволосая женщина за тридцать, вошла в гостиную.
– Видела? – спросила ее госпожа Дашкова. – Смотри.
И кивнула по направлению к телевизору.
