Интеллигентные люди. Сборник рассказов - страница 13

Затем я исследовал сердце, печень, почки и так далее. При этом все показывал, делал многочисленные разрезы, обо всем рассказывал и минут через десять я заметил, что поэту уже не столько противно, сколько интересно. Об обмороке и речи быть не могло.

«Все хорошее когда-нибудь заканчивается», – любил повторять наш санитар Володя, когда вскрытия подходили к концу. Он произнес эту дежурную фразу и в этот раз. Вскрытие закончилось. Доктор уехал. А мы с Игорем остались в морге. Мне предстояло написать протокол вскрытия, а ему придти в себя. Я похвалил Игоря за достойное поведение и попытался его немного развеселить, сказав, что это было самое поэтичное в моей жизни вскрытие.

Когда мы уже собрались уходить домой, я поинтересовался впечатлениями от моей работы. Игорь все еще не окончательно пришел в себя. И от увиденного, и, особенно, от того, что ему пришлось побыть несколько минут врачом. Воображение вмиг дорисовало остальное…, так, кажется, у них, поэтов. Но, в целом, впечатление, похоже, было сильным. Желая еще его усилить, я подарил Игорю в память об участии во вскрытии никелированный молоток со специальным крючком для открытия черепной коробки. Он долго вертел его в руках, пытаясь понять, как им пользоваться, и нервно восторгался.

Историю о том, как он участвовал во вскрытии трупа, я потом слышал в разных вариантах от разных людей. А вот молоток видел у него дома на стене, подвешенным на гвоздь за крюк. Надеюсь, иногда вспоминает…

Моя родная тетка по отцовской линии, Ида Менделевна, жила в Ленинграде. Овдовела она, когда ей было восемьдесят лет. Детей не было. Все, что можно было оставить в качестве наследства, это однокомнатная квартира. Наследников трое – два моих старших брата и я. Особенного интереса к будущему наследству все трое тактично не проявляли, хотя несколько тысяч долларов, которые каждый из нас мог получить, всем были бы очень кстати.

Наступил момент, когда обо всем этом пришлось задуматься: из Ленинграда позвонила соседка тети Иды и сообщила, что дела очень плохи. Тетка слегла, перестала узнавать окружающих, начала нести всякую околесицу, перестала есть. Надо было ехать в Ленинград. Совет братьев-наследников немедленно состоялся. Решено было, что ехать должен я – и как самый свободный, и как врач. Задача была сформулирована для меня так: во-первых, дать медицинский прогноз для жизни, то есть сказать, когда все произойдет; во-вторых, выяснить, как обстоят дела с юридической стороной дела, то есть узнать, есть ли завещание и что оно предусматривает.

Через два дня я приехал из Нижнего в Ленинград. Доехал до дома на Ново-Измайловском, где жила тетка, и с тревожным чувством позвонил в дверь ее квартиры. Открыла соседка, которая ухаживала за тетей Идой. Я вошел в квартиру. В нос ударил характерный запах одиноко живущих стариков, который был мне хорошо знаком еще со времен моей работы на скорой.

Тетка действительно была заторможена, меня не узнала, пробормотала что-то и забылась, постанывая. Соседка рассказала мне, что в таком состоянии тетя Ида уже четвертый день. Был участковый врач, который сказал, что дело идет к концу. Я поблагодарил соседку и отпустил ее домой. «Похоже, вот-вот» подумал я тогда и приготовился к самому худшему. Посидел минут тридцать, глядя в одну точку, пытаясь представить себе последовательность собственных действий. Потом пошел в магазин, купил литровую бутылку красного сухого вина, сосисок, сыру, еще что-то из еды. Принес все это домой, приготовил, накрыл на кухне и пошел будить тетку. Разбудил, помог подняться, с трудом довел до кухни и усадил за стол. Глаза у нее были тусклые, непонимающие. Налил по бокалу вина ей и себе. «Будьте здоровы, тетя Ида», – сказал я и подумал, что если бы кто-нибудь мог видеть эту картину со стороны, то принял бы меня за сумасшедшего. Тетка медленно выпила бокал вина. И дальше произошло чудо, объяснения которому у меня до сих пор нет. Буквально через пять минут, на моих глазах, моя тетя начала приходить в себя, закусила сыром и, узнав меня, сказала: «Здравствуй, Ленечка». В следующие десять-пятнадцать минут она превратилась в ту самую тетю Иду, которую я помнил – остроумную, по-одесски пересыпающую свою речь удивительными выражениями, пожилую, но очень приятную женщину. Глаза ее заблестели, а выражение лица стало немного хитрым, как всегда. Что произошло тогда? До сих пор не понимаю.