Интернационал - страница 4

На Почайнинской улице напротив дома бабушки Ина стоял двухэтажный белокаменный особняк Морозовых, состоявших в родстве с семьей бабушки Ина. В конце Войны, в 1945 году в этом доме уже жили другие люди, однако, для меня он оставался домом Морозовых, от него всегда веяло романтической тайной. Бабушка и дед Ина рассказывали, что в 1918 году в Киеве воевали между собой белые, красные, зелёные, немцы, гетман Скоропадский, Петлюра. Перестрелка начиналась с утра и длилась до обеда, когда наступало краткое перемирие; в это время военные от всех враждующих сторон и мирное население шли на базар за провизией. После обеда война возобновлялась. Вот именно во время такого обеденного перерыва и появился в последний раз на Подоле молодой Морозов. Он приехал на пролётке, которой правил сам, был в форме офицера царской армии, переоделся у бабушки Ина в штатское платье и уехал на извозчике, оставив у бабушки свою форму, шашку и пролётку. В его родовом доме уже не было никого, все уехали за границу. И хотя бабушка Ина имела основания думать, что молодой Морозов был революционером, красным командиром, больше ничего она о нем никогда не слыхала, он исчез безследно.

В доме Морозовых были замечательные балконы с фигурными коваными решетками и крыльцо с чугунными колоннами, покрытыми навесом из жести с резными краями. Весной 1945 года, по утрам, на это крыльцо выходила строго одетая молодая дама с двумя прелестными белокурыми девочками. Я ожидал этот выход, прячась за старой липой на бульваре. Девочки казались мне сказочно красивыми и нежными: бело-розовые личики в обрамлении соломенных волос, расчесанных на пробор с двумя косичками, с неизменными голубыми бантами, удивительно сочетавшимися с тёмно-голубыми, почти синими глазами. И довершали общее впечатление от этого явления херувимов белые кружевные, туго накрахмаленные передники. Девочки не были близнецами, вероятно они были погодки, они были почти одинакового роста и очень похожи. Однако, младшая мне казалась милее, вероятно потому, что, когда я осмелился выйти из своего укрытия и подойти поближе, она, как мне показалось, ласково или скорее милостиво посмотрела на меня. Сердце моё сжалось и прыгнуло от радости, да так, что мне становится светло, когда я вспоминаю этот взгляд, даже много-увы-много лет спустя. В то время я еще не читал Есенина, и мне было 10 а не 16 лет, но «тот образ знакомый и милый во мне совсем не угас», более того, много лет спустя этот образ чудесным образом материализовался в виде прекрасной молодой женщины, которая стала моей женой.

Как всем известно, «22-ого июня ровно в 4 часа Киев бомбили, нам объявили, что началася Война». В то утро в Киеве шестилетний мальчик Интер, вместе с отцом и соседом по квартире на улице Льва Толстого, выбежал на балкон и смотрел на пролетавшие над ними немецкие самолёты. Страха ещё не было. Никто не стрелял, немецкие самолёты спокойно пролетали дальше. Сосед сказал: «наверно, они летят бомбить электростанцию». При этих словах отец Ина спохватился, сообразив, что его судостроительный завод, который был расположен недалеко от электростанции, тоже может быть целью немецкой бомбардировки. Отец передал Ина няне, быстро собрался и уехал на завод. Мать Ина вызвали в редакцию «Киевской правды», где она заведовала отделом. Очень скоро объявили об эвакуации. Отец Ина, Владимир Александрович, получил приказ руководить демонтажем и отправкой оборудования судостроительного завода на Восток. Кроме того, как он рассказал позднее, городской комитет партии планировал оставить его в Киеве для работы в подполье после сдачи города немцам. Молодой (и ещё холостой) секретарь райкома партии, Фёдор Кушнерёв, который был другом Владимира Александровича, сказал ему: «Володя, у тебя дети, жена, ты поезжай, а я останусь в городе.» К сожалению, Фёдор Кушнерёв погиб, его выдали немцам предатели на второй день после вступления немцев в Киев. Предателей было много. Друг отца Ина, дядя Костя Козаченко, который был командиром партизанского отряда у Ковпака, рассказывал, как его отряд вошел в украинское село и их приветливо встретили, напоили и накормили отравленной пищей; многие партизаны погибли, некоторые стали инвалидами на всю жизнь.