– Не знаю, – Маша остановилась. – А тебе хочется?
– Ага, он такой хороший. Лучше, чем наш был. Подарок тебе сделал. Сам. Помогает, не орёт, как мамка. А ещё он нам зимой носки подарил и шапки. Правда, в школе никто не поверил, что он сам связал, а мне всё равно. Пусть завидуют.
– Было бы чему завидовать, – вздохнув, Маша продолжила поливать грядки. – Уедем в интернат и поминай как звали.
Обдумав все «за» и «против», Митя собрался с духом и пошёл помогать детям в огороде.
– Совсем забыл, – подходя к Маше, сунул руку в карман штанов. – Тебе тут ещё подарочек.
Протянул ребёнку малюсенький свёрток. Маша развернула подарок и ахнула. Ей никто никогда не дарил украшений. Напялив на пальчик самодельное колечко, вытянула руку вперёд, чтобы полюбоваться красотой. Медные завитки переплетались между собой, напоминая чем-то цифру восемь или знак «бесконечность». Маша покрутила кистью и заулыбалась.
– Это Гришка принёс, – взяв два ведра, отчим подошёл к бочке с водой. – Жених.
Услышав слово «жених», девочка почувствовала неловкость. Сняла кольцо и спрятала в широкий карман сарафана.
– Ого! – Катюша также не ожидала такого поступка от председательского сына. – Он же с тобой не дружит.
– Со Стёпкой дружит, – гордо ответила Маша.
– Ну точно, жених! – рассмеялась сестра. – Скоро свататься придёт!
– Не говори ерунды, – щёки Маши залились румянцем.
На протяжении всего лета Гриша посматривал со стороны на Марию, но подойти и поговорить так и не решился, потому что рядом был друг Стёпка. Степан часто говорил о Маше в неприглядном свете, называл курицей или гусыней, посмеивался над ней и рассказывал всякие небылицы.
– Она такая дура, – сидя на свежих брёвнах будущего клуба, распинался Стёпа. – Горбатая какая-то. Ходит, как старуха, так и смотри, чтобы не подкинула чего. А то я эту бабскую натуру знаю. Наколдуют, а ты потом подняться не можешь.
– Кто тебе такое сказал? – Гриша слушал очень внимательно, так как верил другу безоговорочно.
– Бабка моя, папкина мать. Слышал, как она на мамку ругалась, когда папка заболел. Накликала, говорит, беду, а Толику теперь расхлёбывать, – мальчик говорил с такой уверенностью, что Гриша внимал каждому слову. – А у папки кашель такой был, что аж слёзы брызгали на всю комнату.
– Да ты что?
– Ага, потом, правда, фельдшер наш приходил, сказал, что это… – Стёпа поднял глаза кверху и задумался. – Ай, забыл. Слово такое чудное.
– Значит, мать твоя невиноватая?
– Бабка сказала, что это чахотка. Выходит, виноватая, – Стёпа спрыгнул с брёвен и махнул рукой. – Я бабке верю. Она у нас очень умная. Ведьму издалека узнает. Я все приметы запомнил. На Машке всё сходится. Значит, она ведьма.
– Не верю, – расстроился Гриша, сползая спиной со сруба. – Этого не может быть.
– Может. Как зыркнет своими глазищами, у меня аж поджилки трясутся, – положив руку на плечо друга, Степан продолжил. – Дело говорю. Ты думаешь, почему Машку в интернат отправили, а?
Гриша пожал плечами, не зная, что ответить.
– Во-от, молчишь. А я знаю. Чтоб подальше от греха. Ясно? – голос Степана прозвучал басом, и Гриша побледнел. – Бабка рассказывала, ведьмам ничего давать в руки нельзя, иначе на себя притянешь их силу и будешь мучиться всю жизнь.
– Всё, Стёп, хватит, – Гришка почувствовал, как на спине проступил холодный пот.
– Слушай меня, иначе пропадёшь с этими бабами, – строго-настрого наказал друг и хлопнул Гришу по плечу. – А сейчас погнали к нашим. Узнаем, чем заняты. А то что-то их долго нет.
