Николай отступил назад. Пес не двигался.
– Ну как знаешь. Неволить не буду. Ты теперь свободный художник. Хочешь – дом сторожишь. Хочешь – гуляешь. Физкульт-привет!
Он вышел на улицу. Оглянулся через плечо.
Пес внимательно следил за человеком. Прикидывал – как быть? За развал во дворе хозяйский сын три шкуры спустит. А тут – свобода. И сухой подвал. Новая жизнь соблазнительно поворачивалась в сознании то одним, то другим боком. Манила радужными перспективами.
За соседним забором завозился Булька. Мухтар вздохнул, оглянулся на хозяйский дом. Осторожно выбрался на дорогу. Неплохо. Сухо, по крайней мере. Подошел к Булькиному забору. Ткнулся в торчащий между штакетинами нос приятеля. Лизнул в знак приветствия. Хорошо!
– Ну что, Шарик, идем? – напомнил о себе освободитель.
– Будет плохо, – пообещал Мухтар-Шарик Бульке, – всегда вернуться смогу.
Приятель одобрительно хмыкнул.
– Будет плохо, всегда сможешь вернуться, – заверил пса человек. – Я лапы твои вылечу, а там уж как хочешь. Пошли уж. У меня два заказа до обеда. И вот еще…
Человек протянул псу колечко ливерной колбасы.
Шарик-Мухтар повел носом. Облизнулся: колбаса пахла упоительно. Взглянул на Бульку – от добра добра не ищут. Тот снова хмыкнул в знак одобрения.
Через минуты человек и собака двигались в сторону тупика, откуда уже доносилась знакомая песня: «Там живут – и песня в том порука, нерушимой дружною семьей…»
У Митрича день не заладился с самого утра. Бывает. Отзвонилась медсестра, извинилась, предупредила, что заболела и не сможет прийти.
– А мне что? – возмутился Митрич в трубку. – С голоду теперь пухнуть? Ты ж хлеба принести обещалась. И кефиру. Замену ищи! Чтоб как штык до обеда…
В ответ медсестра тоже позволила себе возмутиться. Больничный есть больничный. Сменщицу свою она пригласит, а насчет кефира с хлебом не уверена. В функционале дежурной сестры из поликлиники такой вид услуг не значился:
– Это я по собственной инициативе вам помогала, могли бы спасибо сказать, а не командовать.
– А еще сестрой милосердия значишься! – укорил строптивицу пациент. – Сама договаривайся, а не то жалобу настрочу, премии лишишься.
Он швырнул трубку мимо телефона. Выматерился. Завел патефон. Любимая песня не спасала от голодной смерти. А девица эта попалась на удивление ненадежная.
– Придется самому в свет выбираться, – пыхтел Митрич, надевая парадно-выходные брюки поверх изгвазданных в каше и кефире байковых штанов. – Ох, боюсь, не доползу. Да и обмануть старика этим магазинеркам – только в радость. И что за народ пошел, сплошь лодыри и проходимцы.
С трудом передвигая ноги, он вышел на улицу и повернул к магазину. Сил хватило на два участка. Присел на лавочку отдохнуть. Холодно! Встал. Собрался продолжить поход. Куда там! Трость отъехала в сторону, ноги неловко заскользили по подмороженному асфальту. Разъехались безнадежно широко, и Митрич хряпнулся спиной о дорогу.
– Е-мое! – в глазах потемнело, в позвоночнике закололо, в сердце застучало.
И ведь не встать никак.
– Так до смерти долежишь, никто не поможет! – бесился от бессилья и ненависти Митрич. – Ну и народ пошел! Нету на вас, паразиты, мировой войны! Тогда бы посмотрел…
Он не закончил, неудобно зависнув между прошлым и будущим. Испуганно взвизгнул:
– Мама…
И был поднят неведомой силой на ноги.
– Ты чего? – рявкнул он на стоящего рядом человека. И замер: рядом с тем стоял огромный лохматый пес. Не ровен час, сожрет. Только этого не хватало! – Пса попридержи! Развели тут собак! Никакой управы на вас нету!
