Парадокс: толпы русских бежали из охваченной смутой, полуголодной, холодной Грузии, где чуть ли не каждый день отключали электричество, из республики с разрушенной гражданской войной экономикой, наводнённой беженцами, смертельно обиженной на Россию, а белокурая Лена всеми силами рвалась в Тбилиси – любовь, любовь!
Увы, в риэлторском деле не бывает подарков без изъяна, и Лена оказалась подарком нелёгким – в её распоряжении имелось всего две недели, ни днём больше, из Тбилиси ежедневно звонил её ревнивый Отелло – то ли ещё жених, то ли муж. Через две недели назначена была свадьба, пир во время чумы, как сама она признавалась, который затеял сражённый в самое сердце любвеобильный кацо, самый лучший и даже единственный из многих её мужчин. Со всей Грузии собирались родственники и, понятно, срочно требовались деньги! Для полноты счастья в комнате вместе с Леной прописан был ее десятилетний сын. Мальчик давно жил в Тбилиси, говорил по-грузински, ходил в грузинскую школу, теперь его нужно было срочно выписать к Лениным родителям в Подмосковье. В милиции – и в Москве, и в области, – у энергичной Лены имелись завязки. Требовалось только получить разрешение из опеки. Задача почти невыполнимая. Опека обычно занимала больше месяца. Но отступать было некуда.
Соседей, деятельного, склеротического старичка-художника, много лет до пенсии рисовавшего на заводе плакаты и гордившегося тем, что во время войны он служил авиамехаником у самого Василия Сталина[47] («Он и в войну много пил, почти не просыхал, часто летал пьяный, мне как-то тоже поднёс стакан»), со странным хобби – всё свободное время старик писал портреты Сталина-отца; портретами этими, в рамах и без рам, завалены были его комната, коридор и чулан, и даже на кухне среди кастрюль глядели со стен усы отца народов. У старика была удивительная для русскоязычного уха фамилия Качай – лишь лет через десять Игорь случайно нашёл в еврейской книге, что фамилия старика означала синагогального старосту. Старика Качая и туповатых молодожёнов, проводивших медовый месяц безвылазно в самой маленькой комнате, Игорь решил оставить на потом. Сначала нужно было решить все вопросы с Леной.
– Какая свадьба? – удивлялся старичок Качай. – Она тут столько мужчин водила со своей подругой. Только пару дней назад пили с мужчинами. В Тбилиси она уже несколько лет, туда-сюда мотается – какая может быть свадьба? – Но Игорю было всё равно, какая свадьба будет у Лены, у него в распоряжении имелось ровно две недели.
Между тем, выяснилось, что Лена оставила в Тбилиси свидетельство о рождении сына. Ближайший самолёт ожидался только через три дня. Время уходило, Лена грозилась сорвать сделку. Требовалось что-то срочно решать. На счастье обнаружилось, что ребёнок родился в Москве, а значит, можно получить дубликат.
В ЗАГСе стояла длинная очередь. Игорь, минуя очередь, бросился к архивариусу. Интеллигентного вида женщина в очках, бедно одетая – нищая бюджетная сфера, девяносто шестой год, эхо реформ – сообщила:
– У нас месячный срок.
Глаза у неё были голодные. Игорю редко приходилось видеть такие глаза, в которых, как в зеркале, так явно отражалась нужда. Только в те годы. Игорь протянул пятьсот тысяч[48]. Это была, вероятно, четверть или половина её нищенской зарплаты. Не надо было ничего говорить. Она даже не смогла скрыть свою радость.
– Немного подождите. С полчаса, – попросила архивариус, позвала напарницу, чтобы та занималась очередью, и заторопилась в архив.
