Иные поднебесья. Исправленное и дополненное - страница 3

Выше голову! Голову выше!

Появился художник в дверях!

Он берет свой снимает устало,

Он волшебный берёт карандаш.

Он рисует. Питается мало.

Он ваш брат, и спаситель он ваш.

Плещет Ладога мелкой волною.

Молчаливый, он тихо встаёт.

Ваше горе своею виною

Он, рыдая, потом назовёт.

И, вгрызаясь в московские будни,

Как в полярные льды ледокол,

Никогда он о вас не забудет —

Ни о ком!

Кто я? Что я? Вокруг моя стая…

С. Касьянов

Дом сей скоро, быть может, оставлю,

Выйду тихо, не скрипнув дверьми.

Бесконечное, вечное славлю

Среди куцой земной кутерьмы.

Сдувает с крыш упругий ветер

Листву, опавшую с утра.

Кто я? Что я? Неправды приправа?

Горький привкус полыни во рту…

Шёл по жизни упрямо и прямо,

Из постели шагал в пустоту.

Как хорошо, что есть на свете

Сегодня, завтра и вчера!

Как хорошо, что нет на свете…

Нет! Всё на свете вроде есть —

И жёлтый лист, и чёрный ветер,

И крыши выцветшая жесть…

И дороги в глаза мне пылили,

И, как сказка, сияла мечта…

Все забыли, а было – любили:

От похвал не смыкались уста.

Кто я? Что я? Пылинка иль имя?

Или розовый выдох зари?

Тает утро в сиреневом дыме,

И попробуй его повтори!

Дом сей скоро, быть может, оставлю.

Вот уже у порога стою.

Но опять бесконечное славлю

И о вечном, о вечном пою!

Всё движется к тёмному устью.

Тишина… Сижу один в печали.

Две слезы на кухонном столе.

Писем от родных не получаю:

может быть, забыли обо мне?

За окном такая непогода!

На душе такая пустота.

Н. Рубцову

Дни короче. Прохладнее ночи.

Долгий сумрачный взгляд в пустоту.

Только память, как чернорабочий,

Груду лет разгребает в поту.

Рассыпаются искрами даты

Поцелуев, улыбок… Была

Только в этом нетленность крылата,

Остальное – растленья зола.

Шорох тараканьего похода,

Две слезы, и больше ни черта…

Я дружу теперь с ленью и грустью

И, как прежде, не рвусь в облака.

Видно, движется к тёмному устью

Дней моих ледяная река…

* * *

Похожу просто так по столице,

На Садовое выйду кольцо.

Куда пойду, отвергнутый тобой?

Пустая ночь, опущенные руки…

Созвездия качаются, как струги,

Украшенные буйною резьбой,

Над городом и гордостью твоей

И над полночной дрёмою вокзала…

«Мы встретимся!» – ты взглядом написала

И зачеркнула строгостью бровей.

Все куда-то спешат – пустолицы.

Что ни шаг, то пустое лицо.

Пятачок разменяю на двушки.

Что-то ноет тоскливо нутро.

Позвоню одинокой подружке

И нырну торопливо в метро.

Все читают в метро, грамотеи,

Напряжённо молчанье храня.

Еду к ней и от мысли потею:

Пустолица она у меня.

ОСЕНЬ

Я смотрю на тебя сквозь крыло стрекозы,

Сквозь изломы на нём еле видимых линий,

Сквозь росинку на нём наподобье слезы —

Я смотрю на тебя, перелёт журавлиный.

Из чего состоит светло-хрупкая ткань?

Перед зеркалом брови наводишь

И небесные тени кладёшь,

Торопливо из дома выходишь

И опять на свиданье идёшь.

Ты ещё своё сердце остудишь

О холодную стену измен.

Из спрессованных дней, воплощённых умело?

С ржавой болью в душе я брожу в эту рань,

Паутину топча, по стерне посерелой.

Ты стучаться ко мне ещё будешь

После тяжких в душе перемен.

Я опять привыкаю к дорогам,

Вспоминаю волос твоих шёлк.

Ты вернёшься, моя недотрога,

Встрепенёшься – а поезд ушёл…

И куда ни взгляну – всюду крылья

Стрекоз в паутинном плену шелестят сиротливо —

То изорваны вкось, то измяты всерьёз,

То с отливом зари, то с лучом шаловливым.

Как всё было давно! Поздравленья, мечты

И качелей корабль в тишине тополиной…

А теперь – посмотри: целый мир красоты

Уплывает, как сон, на крылах журавлиных…