Рождение Иоанна не только награждает исключительным счастьем отца. В его лице Русская земля получает прямого наследника, то есть получает гарантию мира, единения и независимости Московского великого княжества, добытые многими трудами и многой кровью нескольких поколений русских людей. Следом за этим поистине благоприятным приобретением выясняется, и это особенно важно здесь подчеркнуть, что династическая идея, то есть идея прямого наследования государственной власти от отца непременно к старшему сыну, понемногу овладевает умами и насчитывает довольно многих приверженцев среди верных патриархальным устоям руководящего сословия московского общества. Подворье великого князя наполняется усердными поздравителями, причем почитают своим долгом явиться не одни официальные лица, которым по своему положению при дворе положено по малейшему поводу, хотя бы притворно, лебезить, умиляться и поздравлять великого князя со всем, с чем только можно поздравить. С утра до вечера толкутся посадские люди Москвы и многих других городов, испытывая единственное желание взглянуть на счастливого государя и лично заверить его, что и города и села и веси счастливы вместе с ним и желают многая лета и ему самому и его долгожданному сыну. Младенца своим попечением не оставляет и церковь. Пустынники, святые отшельники из отдаленных углов Московского великого княжества являются в стольный град, чтобы благословить царственное дитя в его пеленах. Во всех этих бесчисленных поздравлениях и пожеланиях слышится явственный голос всей русской земли: она возлагает на царственного младенца большие надежды, с его именем, с предстоящей жизнью его она связывает благоденствие, процветание, мир, ненарушимость своих рубежей, то есть всё то, чего от правителя ждет испокон веку земля.
Всенародный праздник точно удваивает силы великого князя. Великая княгиня Елена Васильевна вновь понесла. Вскоре ещё один сын озаряет счастьем преклонные лета отца. То ли во искупленье греха, то ли бросая дерзкий вызов судьбе, его называют Георгием-Юрием, как и того, что приписывает инокине Софье злая молва, верно, в надежде с корнем вырвать самую память о нем. Приблизительно в те же дни в Суздале появляются доверенные люди великого князя и его именем требуют, чтобы инокиня Софья выдала им своего пока что никем не виданного Георгия-Юрия, если он, вопреки всякому вероятию, все-таки существует. Вместо сына инокиня Софья будто бы предъявляет небольшое надгробие, красиво украшенное резьбой, но без имени, без даты рождения и даты кончины. Надгробие вскрывают, тогда же или немного поздней, но в погребении обнаруживают лишь рубашечку мальчика трех-пяти лет и тряпье. Неизвестно. Продолжает ли инокиня Софья морочить голову бывшему мужу, или этим ложным погребением оберегает действительно существующего ребенка, известно только, что на этот раз великий князь Василий Иванович обрушивает на нечестивицу свой праведный гнев, о чем сокрушенно скорбит летописец:
«Князь великий Василий московский… остриг её в мнишество не хотящу и не мыслящу еи о том, и заточил в далечайш монастырь, от Москвы более двухсот миль, в земли Каргапольскии лежащь, и затворити казал ребро свое в темницу, зело нужную и уныния исполненную, сиречь жену, ему богом данную, святую и неповинную…»
Но и эта попытка заткнуть рот стоустой молве оказывается напрасной. С рождением второго сына в семью великого князя приходит несчастье: если первый сын, Иоанн, растет здоровым и крепким, то Георгий-Юрий оказывается болезненным, слабым и к тому же глухонемым, а так как в те времена таких детей не умеют учить разговаривать жестами, он представляется окружающим дурачком.
