С сожалением, встала из удобного кресла, закрыла ноут. Подлетая к больнице, я поймала себя на мысли, что в скором времени я буду единственная на планете, у кого нет чипа. Мама боялась, что я буду все забывать без него, но моя память оставалась на удивление отчетливой. И избирательной: что-то я помнила совершенно ясно, других же событий не помнила вовсе.
Я нашла деда Макара в очереди на коррекцию. Он обрадовался возможности отсрочить чипизацию хоть на время нашего разговора. Мы сели на стулья в огромном фойе, подальше от всех.
– Вы помните то единственное убийство, которое произошло в селе пятнадцать лет назад?
– В 3015-том. Конечно. Такое не забудешь, если нет склероза или болезни Альцгеймера.
Я пропустила мимо ушей незнакомые слова.
– Знали эту семью?
– А как же! Прекрасные люди. А какая любовь у них была! Драма, почище Шекспира.
– Так почему он ее убил?!
– Не убивал!
Я картинно развожу руки в стороны, делаю большие глаза.
– А кто убил?!
Дед зачем-то огляделся по сторонам, склонился ко мне и чуть слышно прошептал.
– Морок.
– Это дух такой, про которого на суде его бабка кричала? Который истину закрывает, а людям миражи показывает?
– Точно так!
– Нет никаких мороков! Мракобесие и невежество.
– Думай, что хошь, а убил Морок. Вселился в Ивана и убил. Другого ответа у меня нет, – дед поджимает губы.
– Ясно. Не все предки слезли с пальмы. Ну, ладно…. А вы не помните, как мальчика звали, сына этого осужденного? И как его судьба сложилась, случайно не знаете?
– Прекрасно помню. Митей звали. И судьба у него хоть и трудная, а неплохая. Спрятали мы его, не дали забрать вашей опеке, а потом хорошие люди усыновили. Вырос и стал правой рукой главы села. Нашего. И скоморошьего союза. А ты разве не знаешь его?
Дед хитро улыбался.
Вот так поворот! Митя, он же Дима, правая рука Главы села, Павла. Почему я не догадалась раньше? Ведь видела фотографию семилетнего мальчика в материалах дела. Почему не поняла, что он и Дима – одно лицо?
Как же не вовремя мой отец со своим законом. Можно было бы аккуратно расспросить Диму об этой истории.
– Слушай, а ты бы не могла как-то повлиять, чтоб меня не сильно изменяли?
Дед смотрел на дверь врача-психокорректора, как на пыточную средневековья.
– Как? Я же тут не начальник.
– А ты попроси. Попроси все-таки. Ты ж полиция, тебя послушаются. Глядишь, и я что-нибудь еще вспомню о том времени. Сейчас как раз моя очередь.
И дед, обняв меня за талию увлекал к двери врача. Вот манипулятор. Пришлось сочинять историю про ценного свидетеля. Врач обещала минимальную коррекцию. Дед проводил меня благодарным взглядом.
А я опять занялась размышлениями над делом 15-летней давности. Эх, Дмитрий, или хоть Павел Олегович, пригодились бы вы мне сейчас. Вдруг в памяти явственно всплыла картинка. Солнечный свет на половике и полу, кошка, играющая с солнечным зайчиком. Моя голая рука, лежащая поверх одеяла. Дима, стоящий в одних трусах посреди хаты, пьет молоко прямо из банки, так жадно, что некоторые струйки, проскальзывают мимо рта и стекают по подбородку на загорелую широкую грудь.
– А твои родители тоже в селе живут? Почему ты никогда о них не говоришь?
– Нет их в селе. Они умерли… Это долгая история. И невеселая. Как-нибудь расскажу. – Дима вытирает мокрые губы и мрачнеет от воспоминаний. – А сейчас могу рассказать тебе, как я встретил свою любимую…
Дима делает длинную эффектную паузу. Я смотрю на него с удивлением.
