Ипостаси: о них, о нас, обо мне - страница 3

Считаю, что творческая судьба Агашиной сложилась достойно. На ее век с лихвой хватило славы, поклонения, признания. Жуть отторжения литературы ее почти не коснулась и, может быть, преувеличена мной, но тенденции к этому очевидны. Не дай Бог дожить до времени, когда и Пушкин, и Толстой, и Бунин с Чеховым окажутся истлевшей архаикой безлюдных библиотек. Высокому строю человеческой души нынешние песни уже не послужат, и это печально. Кому это объяснять? В какие бить колокола? Время опомниться еще есть и наверняка есть во власти люди, понимающие суть происходящего. Ренессанс высокой литературы следует начинать с памяти, с благодарности данникам пера, уже отошедшим в мир иной. У нас в Волгограде это прежде всего Маргарита Агашина! Не ей это нужно – нам, беспамятным, чтобы из детей и внуков воспитать добрых людей, способных на дерзание и подвиг.

Интересная деталь. Маргариту Агашину угораздило родиться в самый неудобный день календаря – 29 февраля. Високосный этот день испокон считается несчастливым, да и зовется по православному календарю – Касьян Хромоногий. По поверьям Касьян лют, скуп и нелюдим. Рожденные на Касьяна Хромоногого обречены день рождения праздновать раз в четыре года, но Маргарита Константиновна как-то прилаживалась: в невисокосные годы собирала друзей либо 28 февраля, либо 1 марта. Иногда женская компания из пяти-шести человек застольничала в барчике Дома литераторов. Было это замечательно – никакой «бабской говорильни», пустых пересудов, сплетен. Рядом с Агашиной мы отогревались душой, нахохатывались празднично, обязательно пели ее песни – пусть не слишком голосисто, но искренне. Маргарита Константиновна никогда не подпевала, лишь улыбалась иронично и терпимо. На другой день после писательских посиделок, а иногда и накануне, Агашина устраивала большой девичник для подруг-ровесниц, и были эти праздники главнее наших. Мы соглашались без ревности: девичник для посвященных – это святое! После семидесяти агашинские застолья становились грустнее год от года. Она все чаще болела, временами теряла память, иногда плакала. Зайдет, бывало, в кабинет ответсекретаря, сядет у окошка, молчит. Я тоже молчу, не докучаю расспросами, но вижу с болью, как она крепится, мучительно смаргивая подступающую к глазам слезу. Чтобы отвлечь ее от горьких мыслей, говорю: «Маргарита Константиновна, мы давно собирались поискать вам мягкие кожаные тапочки на лето… Может, сходим в магазин?» – «Зачем они мне, девочка? В старых дохожу…» – отвечала она и уже отмякшим голосом начинала рассказывать, как трудно ей живется, как она измучена сложными взаимоотношениями в семье.

Я не судья ее детям, избави Бог, но последние годы жизни Маргариты Константиновны могли быть и поспокойнее, потеплее.

Маргарита Константиновна Агашина умерла 4 августа 1999 года в возрасте семидесяти пяти лет. После сложнейшей операции пролежала в коме несколько дней, так и не пришла в сознание. Каждый день мы звонили главврачу больницы, и он сострадательно отвечал: «Я понимаю вашу тревогу, но изменений к лучшему нет».

Хоронили мы ее из Дома офицеров. В гробу, обитом белым шелком, ее почти не было видно из-за горы цветов, которые несли и несли люди. Народу было столько, что пришлось перекрывать движение по проспекту Ленина. На гражданской панихиде говорили что-то городские начальники, плакал стихами Василий Макеев, суровой нежностью было пронизано прощальное стихотворение Валентина Леднева, чужеродным, необязательным показалось выступление депутата Государственной думы Катерины Лаховой…