Майор держался просто и дружелюбно, и я осмелился спросить:
– А что, посерьезней этого конопатого паренька никого не нашлось?
Он улыбнулся.
– Паренек этот – чемпион округа по боевому самбо и кандидат в мастера по стрельбе из короткоствольного оружия.
Высадка прошла благополучно. Ребята с проводником ушли к реке, где была спрятана лодка, а мы замаскировали катер и отдыхали, выставив охранение. Рацию я настроил для прослушивания радиообмена в радиусе пяти-семи километров. В семнадцать часов эфир взорвался напряженными переговорами и командами на английском и испанском языках. Английский я знал хорошо, а испанский – достаточно, чтобы понимать суть услышанного. Из хаоса слов выяснилось, что партизаны атаковали армейский штаб, где в это время находилось высокое командование и американские военные советники. Нападавшие были уничтожены, но небольшая группа, в которой есть раненые, прорвалась и ушла по направлению к реке. Ведется преследование, и река усиленно патрулируется. «Скорее всего, это наши, – подумал я, – и, конечно же, они не пойдут по реке, где их легко обнаружить».
По карте до населенного пункта, в котором находился штаб, было около четырех километров. Если они уйдут от погони, то, учитывая труднопроходимость местности, по моим предположениям, ночью они должны выйти к нам. Из дальнейшего прослушивания я узнал, что ввиду наступившей темноты преследование прекратили, а также то, что джунгли в этих местах считаются непроходимыми… За полчаса до намеченного времени, я вызвал рулевого и приказал готовится к отплытию.
– А как же ребята? – тревожно спросил он.
Я пожал плечами:
– Приказ.
До последней минуты я надеялся, и было какое-то почти физическое ощущение, что они из последних сил пробиваются к нам. А мы их бросаем…
Вспомнилось неловкое рукопожатие синеглазого мальчишки, и я принял решение. Вместо того чтобы сообщить об отплытии, передал: «Поломка, задерживаюсь на сутки».
– Какая поломка? – у рулевого, тоже владевшего рацией, округлились глаза. – Я за это отвечаю… Меня будут судить.
– Не будут. Поломки нет, и я беру ответственность на себя. Продолжайте наблюдение.
Верилось, что они придут, но я не знал, вернется ли еще раз за нами корабль, который уйдет, чтобы не маячить у чужих берегов.
Когда рассвело, я снова установил очередность наблюдения, давая матросам отдых. День тянулся мучительно долго. Из прослушанных нервных переговоров стало понятно, что нападение имело очень серьезные последствия, но о преследовании ничего не говорилось.
Стемнело… Я опять усилил дозоры. Вскоре меня вызвали условным сигналом, и матрос шепотом доложил:
– На берегу какое-то движение…
Из зарослей на открытое место, метрах в пятидесяти от нас, вышел человек, что-то тащивший за собой. Пройдя небольшое расстояние, он оставил груз и, шатаясь, пошел обратно. Через некоторое время появился вновь, и теперь было видно, что он тащит человека, который, отталкиваясь руками от прибрежной гальки, помогает ему. Я понял, кто это… Не дослушав команды, все рванулись к ним, подхватили лежащих и понесли к катеру. Тот, что тащил их, так же медленно, пошатываясь, шел за нами, но, не дойдя нескольких метров, подломился и упал ничком.
Осунувшиеся, покрытые грязью, они были на одно лицо, а когда осторожно укладывали упавшего, он открыл глаза, и при свете луны небесная синева этих глаз на черном лице заставила всех на несколько секунд замереть, глядя на него.
