Ирочка. Литературный сборник - страница 14

Вечером я отнёс ей лыжные палки, на которых укрепил сорвавшиеся кольца. Уходя, я сказал:

«Мне трудно сейчас что-либо говорить, ты сама знаешь почему. Но мне надобно знать, можешь ли ты представить меня своим мужем. Скажи только „нет“ или … „да“ и … я..».

«Да».

Я как-то неестественно выдохнул, сдавленным чужим голосом произнёс её имя, и, чмокнув её куда-то между шеей и щекой, выбежал от неё. У края двора в световом круге от уличного фонаря Серёжа, орудуя лопаткой, внедрялся в снежный холм. Подойдя к нему с расспросами и с трудом поняв, – взрослые всегда такие бестолковые, – что ковыряние лопаткой – это подготовительная процедура к грандиозному строительству, я предложил:

«А хочешь, я принесу тебе большую, большую шоколадку?»

«Хочу» нимало не отвлекаясь от серьёзного занятия, безразлично ответил он.

Когда я вернулся, с ним была и она. Присев перед Серёжей на корточки, я протянул ему шоколадку:

«Вот, Серёжа, на тебе и угости и маму, и папу. А эту тётю тоже можешь угостить».

Серёжа не стал медлить и, протягивая ей шоколадку, дёргал её за полу пальто, бормоча:

«На, ну на».

Она же смотрела на нас сверху и улыбалась своей замечательной ласковой улыбкой. А вокруг столба в его свету кружились и кружились снежинки.

О муках любви поведал ей он. Она ж,

К подружкам своим обратясь, спросила:

«А муки любви сильны ль?» Ей ответили:

«Знала б ты те мучения сама,

Ты жаждущему дала б

Испить сладкой влаги губ».

Из восточной поэзии

Будучи студентом, на последних курсах, я невзначай влюбился в студентку нашей группы. Надо отметить, что наш институт не ИнЯз и не блещет красотой наших редких в столь безжалостном вузе соратниц. Робкая вначале она всё же освоила бездушные, педантично-логичные технические предметы и после нескольких моих комплиментов ей по поводу блестящих её ответов на экзамене по «допускам» – второй классической дисциплине в нашей Alma Mater – мы подружились; тем более, что она была организатором наших студенческих вечеринок. Увы, моя юношеская любовь, в самых нежных выражениях, как и подобает искренней подруге, была отвергнута.

Супружеские жизни наши не сложились: она отважилась на одну попытку, я – на две. Мы встречались при моих посещениях Москвы; на моих глазах росла её дочь, я рассказывал о своих детях; изредка, главным образом в связи с очередной встречей однокашников, мы переписывались. Но вот, роясь в своём бумажном арсенале, я обнаружил письмо, оставшееся не отправленным. Мне оно показалось любопытным.

Здравствуй, несравненная Ирма!

В прошлом письме, поздравляя тебя с днём рождения, я, отметив твою высокую женственность, не рискнул всё же продолжать эту тему в праздничный день. Дело в том, что, обладая столь высокой женственностью, ты естественным образом тяготеешь к надлежащему количеству мущинства.

Из троих мужичков, что достоверно известно мне с твоих слов были в твоей жизни, я видел двоих: это твой муж и отец Кирочки. Представляю, как ты удивишься такому признанию. И тем не менее это так.

Помнишь, в Манеже была выставка Ильи Глазунова; я был на ней дважды: один и с тобой. Очередь тогда была почти полным кольцом вокруг Манежа. Продрогнув, мы сказали друг другу «мы артисты и наше место в буфете», после чего из гардероба прямиком отправились в буфет. При моём посещении ажиотаж вокруг этой выставки, с десятком-другим экстравагантных картин, ещё не набрал таких оборотов; утомительной очереди не было; спокойно осмотрев выставку, я зашёл в буфет, а из него в курилку. Поднявшись из курилки в гардероб, я в изумлении остановился: между зеркалом, папой и мамой, стоящими в двух метрах от зеркала и друг от друга, прыгала, как баскетболист под щитом, прелестная девочка … копия Кирочки. Принять её за Кирочку, я никак не мог, т. к. в это время Кирочке было 14 лет, а этой девочке семь-восемь. На ней было такое же синее платье, в какие ты одевала свою дочь, такие же белые чулки и классические девчачьи туфли, такие же белые длинные прямые волосы чуть волнистые у плеч, характерный носик и тоже в очках.