Если же мой отец пленен и я отрекусь от него, он сумеет понять меня, так как сам учил никому не доверять.
Итак, решено. Я должен войти и, если опознаю его, с ухмылкой признать, что ожидающий меня человек не мой отец. С ухмылкой или нет, это следовало решить на месте. Мама объясняла, что непосредственная реакция бывает более верной, нежели заранее заготовленная.
Я вздохнул и, отвесив Цыпочке отменный пинок, заставил его пересечь порог опасной комнаты первым. Это немного вернуло меня в норму, в конце концов там меня могла ожидать засада, к тому же летел он преуморительно.
«Сказать про отца, что он не отец, – скомандовал я себе и…
– Отец!!! – Передо мной в освещенной масляными светильниками комнате, точно помещение храма, в деревянном кресле лежал… нет, даже сейчас мороз по коже. Передо мной был мой отец! Только это уже был не мой отец, не тот, которого я запомнил. Передо мной лежало тело с головой и руками до локтей, ноги были отрезаны – одна по колено, другая выше. Завершал уродство сморщенный, почти черный член, странно смотревшийся на этом белом, иссеченном множеством порезов теле. Но все-таки это был мой отец, и его глаза не были глазами рехнувшегося от страданий безумца. Это был мой отец.
– Отец!!! Что они сде… – я подался было вперед, вокруг нас у стен происходило какое-то движение. Там были люди. Опытные в таких делах дознаватели, возможно, жрецы, которые видели мои слезы, которые…
– Сынок, – простонал изуродованный человек, скривив в безобразной улыбке опаленный рот с черными бугорками вместо зубов, – ты пришел за своим стариком, ты не оставил меня. Мой сын, мой Квинт.
– Простите, но его имя Кунтус! Кунтус, а не Квинт! Я ошибся! – завизжал за моей спиной Аппий. – Я все перепутал, я виноват, пощадите меня!
– Квинт или Кунтус?
Я поднял полные слез глаза на говорившего со мной, но не увидел ничего, кроме пламени свечи.
– Кунтус, господин, – я тряхнул головой, как человек, отгоняющий от себя морок. – Мне сказали, что здесь я увижусь с отцом, но это не…
– Сынок. Ты бросишь меня этим падальщикам? Ты не сжалишься над своим отцом? Предашь родную кровь, не побоявшись, что я прокляну тебя именами фурий? Прозерпиной и Плутоном?
– Меня зовут Кунтус Публий Фалькс. И я не знаю этого человека. В первое мгновение мне показалось, что он похож на моего отца, но теперь я ясно вижу, этот «обрубок» не имеет ничего общего с моим благородным родителем.
– Будь ты проклят! – Изуродованный человек сполз со своего кресла и теперь пытался подкатиться поближе ко мне. – Будь ты проклят именами гарпий и фурий!
– Публиев в Риме, как собак нерезаных, господа. Недалеко отсюда улица легиона Публия, то есть я не хочу сказать, что Публиев здесь легион, просто Публий был военным трибуном[52], подчиненные которого прокладывали дорогу, а на этой дороге потом выросла улица. Но только я одного в толк не возьму. Мне обещали встречу с отцом, а здесь я вижу только человека, нуждающегося в милосердии.
– Квинт ты или Кунтус, но ты уже ввязался в это дело, гражданин, – в полутьме кто-то достал метательный нож, – а стало быть, и ты и этот обрубок ныне умрете. Ничего личного, на всякий случай.
– Убей меня, солдатик, я ведь тоже носил красный плащ, ну же, не дай ветерану подохнуть в убожестве и мучениях, ну же, пока эти подонки не расправились и с тобой.
Круг светильников прекрасно освещал центр комнаты, где находились мы трое, и не давал возможности разглядеть сидевших у стен наблюдателей. Хотя, судя по шевелению и дыханию, я уже определил, что их четверо.
