Тогда же вместе со мной в залу привык заходить кот Троха, неслышно ступая, тревожа и одновременно успокаивая своими прикосновениями к моим ногам мягким боком и гордо задранным хвостом. Вначале мы называли его полным именем Трофим, а потом привыкли к сокращению – Троха. Это, конечно же, была особая персона, вписанная в нашу семейную историю. Неслучайно, когда шла перепись населения, зашедшие к нам переписчики предложили в шутку записать кота Трофимом, под нашей фамилией. Он лежал, вальяжно растянувшись, свесив хвост, заняв собой всю длинную скамейку, и как-то по-особенному мудро жмурился, посверкивая зрачками зеленых глаз.
4. Мироздание и tabula rasa
Очень трудно найти пути покровительства, если ты самый младший в многодетной семье. С одной стороны, это меня подталкивало к общению с домашними животными, а с другой, как вы увидите далее, я проявлял инициативу, чтобы быстрее войти в мир взрослых людей, пытаясь развить свое мышление до их уровня в нашей семейной «стае».
В своих детских контактах с людьми я учился формализовать их психологические портреты, но делал это неосознанно и неумело. Постепенно, взрослея, я стал чувствовать, что немалую роль в совершенствовании моих психологических оценок играет ВГ. Иногда случалось, что, глядя в зеркало, я не узнавал того, кто там отражался, хотя даже детская незрелая логика утверждала, что это должен быть я. Постепенно я научился узнавать свое собственное отражение, но детально описать его было трудно, поскольку у меня тогда не было устойчивых оборотов для словесного «рисования» лиц. Внутренний голос вел себя гораздо более самоуверенно и временами помогал составить словесную зарисовку того, кого я рассматривал в зеркале: «Овальное лицо, склонное гримасничать, светлые волосы с торчащими вихрами, зеленые глаза, темные брови, асимметричная улыбка и ямочки на щеках».
А сам я, рассматривая себя в зеркало, удивлялся странностям природы, не позволяющей делать выбор. Она дает человеку определенную внешность, которая иногда как приговор – обжалованию не подлежит. В моих наблюдениях над людьми, животными и самим собой не было чего-то эгоистичного или тем более самовлюбленного. Мне просто было очень любопытно. Наверное, мышление ребенка жаждет информации о себе и мире, как голодный – чего-нибудь съедобного.
Моя память с детства легко все впитывала и при этом была достаточно твердой, устойчивой во времени, что не раз выручало меня в разных ситуациях. Хотя я запоминал почти с первого раза даже очень длинные стихотворения, рассказы и сказки, но все же доминировала способность запечатлевать рисунки и цифры, как будто они врезались каким-то алмазным резцом в гранитную плиту, которая и была памятью.
Мне нравилось наполнять себя всем, что попадало в уши из рассказов, звучавших по радио в исполнении артистов. Кроме того, запоминались яркие сюжеты и образы, тайно являвшиеся из книг, которые читал нам вслух отец, а иногда – старшая сестра Аня. Поскольку сестрица выбрала себе профессию учителя, мы с братом исподволь стали ее подопытными учениками, с которыми она могла часами возиться, проверяя свои учительские способности. Она была намного старше нас, и, казалось, мы служили для нее некоторым подобием живых кукол, не требующих много ухода, но ставших удобным пластичным материалом. Видимо, у нее возникала иллюзия, будто из нас можно вылепить все, что вздумается. Конечно, это было и правдой, и заблуждением в одном пакете.
