Такого объяснения обычно хватает, чтобы смотрящие искоса с ладонями, лежащими на рукоятях мечей, перестали выглядеть дураками, готовыми ввязаться в драку с противником не по силам. И всё же настороженность остаётся.
Здесь, на юге, не жалуют северян. Для местных наши кожаные доспехи и белые меховые накидки как бельмо на глазу. По старой памяти здесь нас побаиваются. Кто относится с искренним уважением, а кто и за глаза зовёт варварами из северных земель.
Войн между столицей и Конвальдом нет со времён правления Михала-Одноглаза, а местные всё ещё помнят, что каждый из нас стоит десятерых из их изнеженного всегда хорошей погодой народа. Сходить на волигров, проредить их кровожадное племя нанимают охотно, а в прочем несильно-то жалуют нас, северян. Больше радуются, провожая, а не встречая.
Так что мы чаще ночуем в лесах, а не тавернах. Как по мне, это хорошо для всех нас. Так и деньги в кошелях тают медленней, и трезвости и здравомыслия в наших людях сохраняется больше. И драк за девок меньше, что с местными, что между собой.
А вот Ронни из-за ночёвок в лесу вечно ворчит. Не из-за отсутствия выпивки или тёплой постели, понятно. Тут дело в другом. Он у нас большой ценитель юбок, косынок и кружев. В каждой деревушке успел след оставить — семена, так сказать, на плодородную землю пролить.
Сегодня вон на заре весточку получил с разряженным в цветные тряпки гонцом, понятно, что не от крестьянки. Схватил письмо и, даже не вспомнив о тренировке, ушёл в лес. Но ничего, вернётся, и я ему так наподдам, чтобы хорошенько запомнил, что на первом месте у нас ратное дело, а не надушенные писульки.
Обычно мы людей тренируем вдвоём, но можно справиться и в одиночку.
Достаю меч, ножнами шлёпаю по плечу Мартина, любителя подольше поспать. Эббот толкает его с другой стороны, говорит подниматься. Молчальник собирается, не дожидаясь приказа. Остальные поднимают головы, кто-то зевает, кто-то со сна трёт лицо, чешет бороду, поправляет одежду.
— Та-ак, — кричу я, — нечего прохлаждаться. Достали тренировочные мечи, встали в центр поляны.
Снимаю рубаху, чтобы не пропотела. Ёжусь от стылого воздуха. Скорей бы уже хорошей дракой кровь разогнать.
Лес стоит тёмный, нахохлившийся, будто ворон на той большущей сосне. Небо серое, неприветливое. Осень. Дома уже наверняка лежит снег, здесь пока что идут дожди, но по утрам лужи уже покрываются хрупкой коркой льда и пахнет приближением зимы.
Кое у кого из дружины за ночь покраснели носы. Чтобы не тратиться на целителей и лекарства, лучше выгнать хворь с потом. И для дела полезней, чем трястись от холода у дымящегося костра.
Путь воина — это холодный ум, крепкие руки и соратники, которые не подведут. И если первое и второе я себе давно обеспечил, над третьим работаю каждый день.
Над поляной стоит стук мечей, очевидных ошибок никто не допускает, за исключением Галлу.
Крестьянский сынок, он на коленях молил, просился в дружину. Высокий, большой, даром что дурной, молодой, плечи широкие, руки-лопаты. Ему б ходить за сохой, но втемяшилось в соломенную голову стать первым воином в роду. Не просто каким-то там воином, а прославленным и даже великим. Так и сказал, мол, благородный рыцарь Хорн, возьми меня хотя бы в оруженосцы, век буду тебе верно служить и в благодарность за милость возжигать за тебя на алтарях ветви яблонь и слив.
Ну как такой просьбе откажешь? Взял с собой, взвалил на себя тяжкий труд научить держать в руках меч. Хотя бы не ронять его, не бить себе в ногу.
