– Стиви, – сказал отец с едва заметной предостерегающей ноткой в голосе.
Она знала, что эта нотка означала: мы знаем, как ты к нему относишься, но этот человек – сенатор и наш персональный герой, поэтому, если ты собираешься в гневе выбежать из дома или разразиться какой-нибудь политической тирадой, это будет большой ошибкой.
Стиви почувствовала, как в груди шевельнулся старый деспот – неустойчивое сердцебиение, возвещавшее о скором приступе паники. Она схватилась за дверной косяк, будто он мог спасти ей жизнь. Родители не знали, что Стиви уже не впервые так близко видела Эдварда Кинга.
– Все в порядке, – сказал он.
Этот человек был слишком умен для того, чтобы широко улыбаться, – улыбка на его губах лишь едва обозначилась.
– Я знаю, Стиви – не самая большая моя фанатка. Мы можем придерживаться различных мнений. Именно благодаря этому Америка – великая страна. Благодаря тому, что мы уважительно относимся к разнице между нами.
О нет. Нет, нет и еще раз нет. Он подал ей мяч. Ему хотелось поиграть.
Ну что ж, она поиграет.
Если бы только можно было дышать. Дыши, Стиви. Дыши. Один глоток воздуха – и она смогла бы привести в действие всю дыхательную систему. Но этот глоток застрял где-то на уровне диафрагмы.
– Стиви, – сказал отец, на этот раз не таким строгим голосом, – сядь.
Ей навстречу слегка двинулся пол. «Привет, – сказал пол, – иди ко мне. Прильни лицом к моей груди и замри».
– Все хорошо, – произнес Эдвард Кинг, – Стиви, можешь делать все, что хочешь, лишь бы тебе было удобно. Я пришел просто с тобой поговорить и посмотреть, как идут твои дела после событий в Эллингэмской академии.
Еще один ход в этой шахматной партии. Теперь, когда он разрешил ей постоять, в качестве следующего хода, вероятно, следовало сесть. Но можно было и уступить, сделав то, чего он от нее хотел. Слишком много усилий. Золотистые сумерки быстро уступали тьме, на ковер падали тени. Или это ей только казалось? Пол и в самом деле манил к себе…
«СТИВИ! – внутренне крикнула она. – ТЫ. ДОЛЖНА. ВЕРНУТЬСЯ. В СВОЕ. ТЕЛО».
– Хочу поздравить тебя с замечательной работой, проделанной в Эллингэмской школе, – продолжал Эдвард Кинг. – Ты обладаешь выдающимися способностями к расследованию преступлений.
Родители смотрели на нее с таким видом, будто ожидали, что она спляшет или вытащит пару марионеток и устроит кукольный спектакль. Но и тело, и голос по-прежнему отказывались принимать участие в происходящем.
«Ну хорошо, – сказала она себе, – несколько очков за то, что ты до сих пор не оказалась на полу. Но надо сделать ход. Ты можешь его сделать. Можешь что-то сказать. СДЕЛАЙ ХОТЬ ЧТО-ТО».
– Извините, – сказала мама.
– Пустяки, – Эдвард Кинг великодушным жестом развел руками, будто это был его дом, – в действительности, Стиви, ты немного напоминаешь мне меня самого в молодости, хотя это может тебе и не понравиться. Я отстаивал свои принципы, даже если другим это нравилось далеко не всегда. У тебя есть характер. Поэтому я пришел поговорить и спросить, нельзя ли… Я прошу всех вас меня выслушать. Я пришел попросить, чтобы Стиви вернулась в Эллингэмскую академию.
Пол в этот момент мог бы полностью исчезнуть, явив расположенный под ним облачный город.
– Что вы, простите, сказали?
У мамы из-под ног ушла почва.
– Я понимаю, я все понимаю, – извиняющимся тоном произнес Эдвард Кинг. – Мое чадо тоже там учится. Прошу вас, позвольте мне изложить свои доводы. Я хочу вам кое-что показать.
