– В смысле? – Я вспомнила, что не говорила ему об этом. Рассказала сейчас, понимая при этом, как глупо все это звучит. – То есть тебе показалось, – выделил он, – что она ее узнала? Это как? А если нет? И ты предлагаешь пытать бедную женщину из-за того, что она как-то не так на фото посмотрела?
Я вздохнула.
– Что-то ты больно разговорчив сегодня.
– В смысле?
И вот опять это «в смысле». В том смысле, что раньше ты молчал! Или ты по утрам только такой активный? Ну тогда мы точно не уживемся, у меня вот от утренних бесед всегда раскалывается голова…
Уживемся! Я рассмеялась. Неужели я все еще рассматриваю этот вариант?
Алексей недовольно меня разглядывал, словно ожидая какого-то ответа и заранее зная, что он ему не понравится.
Ах, ну да, я же раскритиковала его, да еще и заржала. Он же не знает, что я смеюсь над собой, а не над ним.
– В смысле, что, когда нам надо что-то обсудить, ты молчишь…
Он послушно закивал и сразу перестал выглядеть таким далеким и чужим, как в остальное время.
– А сейчас мне некогда, потому что я опаздываю. И кстати, ты это… – он вдруг запнулся и еще раз на меня посмотрел. Будто что-то не решался сказать. – Короче, если я тебе нужен, куда-то поехать, с кем-то поговорить и так далее, то звони, я помогу. Но только ночевать буду у себя.
Я возмущенно хлопнула глазами.
– В смысле? – повторила его я. – Конечно, у себя! Я что, тебя в свою комнату приглашала?
Он долго на меня смотрел – безо всяких эмоций на сей раз. Затем уточнил:
– У себя в городе. В Светкиной квартире. Здесь я больше не останусь.
– Что так? – уже с интересом спросила я. Хотя нет, вовсе не ради любопытства. Просто хотелось замять эту тему с тем, что я неправильно поняла его реплику. А то вдруг поймет, что я и впрямь рассматривала вариант с приглашением…
– Ну… Не нравится мне здесь. А ты нормально спала ночью? – без перехода спросил он с некоторой долей волнения. Я кивнула. – Эта комната… – Он нахмурился. – Ладно. Забей. – Вышел в прихожую и стал обуваться.
– Погоди! – бросилась я вслед. – А что с комнатой? Там холодно? Дует от окна? Можем поменяться.
– Да нет. – Почему-то он уже не хотел на меня смотреть. Сперва обратил свое пристальное внимание на шнурки, которые завязывал, затем на вешалку в шкафу, с которой снимал одежду, после – на себя самого в зеркале, застегивающего ветровку. Обычно мужчины не любуются собой, когда одеваются. Напялил и пошел. И плевать, что одна пуговица не застегнута, а кепка съехала набок. Значит, он делал это нарочно, чтобы можно было чуть дольше не смотреть на меня. В то же время он всегда выглядел с иголочки, откуда я знаю, как он собирается? Может, всегда на себя в зеркало смотрит. – Эта комната… – повторил он и невольно дернул головой в сторону двери. – Какая-то странная.
– Странная? То есть?
– Да еще и картина эта, – говорил он дальше, будто меня не слыша. – Ладно. Забей.
Я заглянула в приоткрытую дверь. Картина висела на стене.
– Так зачем ты ее повесил? Если она тебе так не нравится.
– В смысле? – удивился он. – Я не вешал. Так, – он взялся за ручку входной двери, – если соберешься куда, звони, я приеду. Только заранее звони, я не знаю, как у меня с делами.
– Слушай! – не выдержала я. – Прекрати так себя вести, как будто это мне надо! Света – твоя девушка, и она пропала! А ты говоришь «если ты хочешь», «если надо», «если соберешься». А ты-то что намерен делать?!
