Исчезнуть - страница 2

Скинув куртку, я поспешно схватил с пола портфель, с тумбочки пачку с макаронами, и поспешил на кухню, перешагивая мусор на полу.

Со стола пришлось убрать несколько пустых стеклянных бутылок, чтобы найти место для макарон. Все мои движения казались отработанными и, одновременно, растерянными. Крышка непослушно упала, и я её поднял, вода недовольно ударила по дну кастрюли и кран захрипел.

Я услышал шаги сзади и повернул голову, когда отец раздражённо схватил кастрюлю, оттолкнул меня от раковины и сам стал наливать воду.

У него это получалось лучше.

– На кухне ты такой же, как Светка! – голос отца неприятно ударил по ушам, а из носа было слышно неприятное шипение злобы и усталости.

Когда я делал что-то неправильно, меня часто сравнивали с матерью. Она тоже, как, оказалось, была растяпа, ничего не умела делать по дому и… бросила мужа с маленькими детьми.

Об этом мне так часто повторяли, чтобы укрепить обиду, что я теперь думал об этом при любой возможности.

Мысли путались в клубок и неприятно царапали череп изнутри.

Я не хотел быть похожим на неё, мне это запрещали, к тому же все говорили, чтобы я был как отец: сильным, спокойным и целеустремлённым.

Я лишь отмалчивался каждый раз, запоминая эти слова. Впитывая, как губка, что папа молодец, а на мать нельзя быть похожим, иначе обо мне будут того же мнения, что о ней.

Отец с грохотом поставил кастрюлю на плиту, едва не уронив, и закрыл воду крышкой, затем зажёг газ, хоть и не с первого раза.

– Марш уроки делать, – отпустил меня он и я, захватив портфель, отправился в комнату, поглядывая на экран телевизора, на котором братишка смотрел какой-то мультик.

Так у нас и проходили вечера.

Младший жадно сверлил взглядом телевизор, сидя на краю продавленного дивана, и даже не хотел отвлекаться, чтобы со мной поздороваться. Хотя мы виделись только по вечерам.

Алексей.

Мой братик Лёша был тем ещё подхалимом. Наверное, как и все младшие братья и сестры. Он быстро сообразил, что не только не стоит перечить отцу, чего придерживался и я, но и важно соглашаться с ним, улыбаться и повторять идеи отца с ярким восторгом. Наверное, поэтому ему всегда можно было смотреть телевизор в любое время, кроме того, когда смотрел папа. Я же предпочитал стратегию «отмалчиваться».

Если в доме и звучал смех, то это был смех Лёхи. В свои четыре года он стал капризным и слишком эмоциональным ребенком, но при этом очень забитым и отстранённым. Отец даже пытался водить его в детский сад, но воспитатели уже через два дня умоляли больше не приводить Алексея. Я же пропустил детский сад из-за того, что постоянно болел.

Так братишка и стал целыми днями сидеть дома. Когда я уходил в школу, он ещё спал, а по возвращению я всегда мог его застать за просмотром телевизора. Он жадно смотрел мультфильмы и всякие шоу, зная, что отец придёт и лишит его этой возможности.

Наверное, поэтому Лёха вечно щурился, как крот.

Отец не раз говорил ему: «Вот ослепнешь и никому нужен не будешь!»

Когда Лёша стал хуже видеть, то заметно занервничал. Запугивания отца казались ему обычными шутками.

Занервничал, но смотреть телевизор меньше не стал.

Я прошёл в нашу с ним комнату и сел на кровать. Раньше на ней спал Витя – наш старший брат. Я спал на кровати Лёхи, а тот спал в детской кроватке. Когда же повзрослевший Виктор сбежал, как последний трус, я занял его кровать и гордился этой маленькой победой.