– Что же тут такого удивительного, – простодушно сказала горничная, – вон он лежит в саду под кустом жасмина.
Студент-практикант бросился в сад. Видит, действительно, не соврала горничная, лежит его профессор под кустом жасмина с простреленной грудью. Студент очень любил своего профессора, сел рядом с ним на землю и заплакал. А запах от белых цветков жасмина такой, просто одуряющий, хоть ты сиди здесь всю жизнь, словно в наркотическом опьянении.
Но студент нашел в себе силы, поднялся, разыскал Ленина и спросил его, за что тот убил профессора. А Ленин отвечает, мол, убить убил, а за что не помню. Стал этаким фертиком, руки в боки, лысую голову набок, глаза прищурил, как какой-нибудь китайский болванчик, и говорит:
– Всех, батенька, не упомнить, мало ли какой мог быть случай, скорее всего за дело, профессор ваш большим умником прикидывался, а вполне возможно, мне просто померещилось, вот и стрельнул для острастки, просто проверить механизм, а то он у меня начал давать осечку, но тут сработал как часы.
Студент понял, что никакого толку ему не добиться и в горести ушел домой, сел на табурет и задумался: «Что ж это за жизнь такая, если профессоров убивают ни за что ни про что? Такой умный профессор был, даром что немец. Не какой-нибудь пьяный сапожник или булочник при «васиздасе». И в науках преуспел, и человек хороший, внимательный и отзывчивый. И ежели так с профессором возможно поступить, так что уж с каким-нибудь студентом, вроде меня?»
А Ленин тем временем тоже стал размышлять, профессора, мол, укокошил, может и зря, но одним профессором больше, одним меньше, не велика беда. А вот студентика его – упустил, а ведь его тоже запросто шлепнуть и положить под куст цветущего жасмина – пусть бы рядышком и лежали. От таких мыслей Ленин огорчился и вызвал по телефону Дзержинского[16] и строго-настрого приказал ему записать студента в расстрельный список. Дзержинский, как ему и велено, записал. Но список составлялся с утра, все на сегодня уже были внесены и поэтому он приписал студента в самом конце мелкими печатными буковками.
А шофер, который возил на грузовике расстрельную команду Дзержинского по всему Петрограду, снимал угол в одной комнатенке со студентом. И как время к обеду, шофер этот стал отпрашиваться у Дзержинского, мол, так и так, надо бы пойти перекусить. Дзержинский достал расстрельный список, посмотрел и сказал:
– Сходите, товарищ шофер, покушайте. Сегодня работы много, не скоро управимся, может еще и задержаться придется, а желудок требует регулярного приема пищи.
А листок с расстрельным списком загнулся, шофер и увидел, что снизу маленькими печатными буквами приписана фамилия его соквартирника. Шофер был грамотный, окончил все четыре класса церковно-приходской школы, читать мог без затруднений, даже если почерк неразборчивый, а уж печатными буквами тем более.
Со студентом на квартире этот шофер жил мирно, можно даже сказать по-приятельски. Вечерами часто приходилось вместе пить чай, иной раз одолжались друг у друга то сахаром, то заваркой. И за все время совместного проживания по своим углам про между ними ни ссоры, ни какой-нибудь неприязни не случалось.
Пришел шофер домой, смотрит: сидит студент на табурете и о чем-то думает. Ну, он и рассказал, что заметил его фамилию в расстрельном списке, хотя и с самого низа приписанную. Студент поблагодарил квартиранта за известие, собрал вещички, что с собой можно снести, да и пошел пешочком из города Петрограда.
