– Ничего. – Сбитый с толку Ноем Фёдоровичем, даёт ответ насупившийся Альберт Нобилиевич. И Ной Фёдорович, поняв, что, таким образом, он толку от этих людей тоже не добьётся, выпрямляется и обращается ко всем вместе.
– Господа, товарищи и иные субъекты активности. – Обращается ко всем Ной Фёдорович. –Давайте посерьёзней отнесёмся к нашему общему делу. Всё-таки мы находимся в одной лодке по интересам. И так по-капитански зваться буду только я, пока кто-то из вас не разгадает представленный мной на ваше рассмотрение фокус. К тому же это я пошёл к вам навстречу, и полностью, за исключением несколько знаковых деталей, раскрыл перед вами внутренние рабочие механизмы по его становлению. И вам осталось только одно, слегка поднапрячь своё воображение и узнать в чём тут фокус. – Ной Фёдорович, чьё необычное имя в связке с этим отчеством, теперь получило своё логичное объяснение (так звали первого допотопного капитана по жизни), посмотрел на людей за столом, ожидая от них проявления сознательности.
Ага, щас, дождёшься от них такой дисциплины мысли. И эти господа, товарищи и как их там ещё назвал Ной Фёдорович… А, иные содержательные люди, в общем, если они о чём-то и думали, но только не о том, о чём хотел Ной Фёдорович.
– И спрашивается, зачем всё это наше будущее дело так вымышлено обставлять? – задался вопросом один из таких содержательных людей, о котором с виду ничего такого удивительного не скажешь (он, скорей всего, интроверт, как и все замечательные своими талантами содержательные люди), но в нём иногда, когда он сам за собой не замечает, проскакивает эта его склонность к своим внутренним талантам. Что это были за таланты, то сейчас, с первого взгляда на него, совершенно не представляется возможным сказать. Но если заглянуть под стол и посмотреть на его босые ноги, которые он вынул из ботинок и чешет их одну об другую, то можно предположить, что он йог, или ещё чего похлеще этого, не для средних умов понимания человека, без рассуждения бросающего себя на амбразуру испытания.
– Ну, вы меня удивляете. – Не скрывая своих удивлённых чувств, говорит Ной Фёдорович, разводя эффектно руки в стороны (это он умеет делать как никто здесь). – Я ещё понимаю нашего подопечного, – он мало что смыслит в наших делах и мне пришлось провести с ним небольшую ознакомительную беседу, типа ликбеза, по основам нашей профессии, – но вы то бывалые иллюзионисты, можно сказать, лучшие из лучших в этой престидижитаторской профессии, и должны уж знать, из чего, из каких составных частей складывается успех всякого фокуса. И если вы забыли, то я напомню. Вовлеченность нашего зрителя, с его одновременным отвлечением на знаковую вещь (здесь по моей отчасти дело уже продвигается), напускной туман (за эти декорации, как раз вы отвечаете) и стена… О ней в своё время поговорим. – Укорил своих, как оказывается коллег, Ной Фёдорович (а вот теперь уже личность Ноя Фёдоровича частично приоткрылась).
И трудно теперь сказать, что убедило коллег Ноя Фёдоровича, – то, что он их укорил, или его похвальба им (вы лучшие из лучших, да ещё и профессионалы своего дела), – но тут у одного из его коллег глаза открылись, и не только буквально, и он откликнулся на этот призыв к их сознательности Ноя Фёдоровича. Это, кстати, был тот самый широкоформатный человек из кафе. Он, конечно, только отчасти себя таким считал, а так-то он, всего лишь слишком наполненный событиями человек. И оттого ему приходилось себя во всём ограничивать, в том числе и от поступавшей к нему информации из вне через зрение. Вот он в этих целях, а не как все думали, чтобы вздремнуть, через раз и прикрывал свои глаза. Хотя всё это, к его тяжёлому сожалению, было бесполезно, и он всё равно всё больше наполнялся, наполнялся…и теперь выглядел в чужих глазах почему-то не полноценным, хоть и слегка полным человеком, а зажравшимся по самое не хочу жирдяем.
