Понтифик, к которому тоже приближались шипящие демоны, взмахнул своим огненным клинком и направил огненный веер, рассекавший серовато-бурых созданий напополам, прижигая их туши, извивавшиеся на земле. Хвосты их били по уплотнённой промёрзлой почве, с зубастых ртов слетали вопли, скрежет, гулкая какофония чудовищных голосов. А Квинт вновь и вновь посылал серповидные пламенные импульсы, кромсая и без того разрезанные туши на ещё более мелкие куски.
Пасти ещё целых демонов начали изрыгать столпы пламени, глаза их – сверкать алыми и рыжими лучами, но раскалявшиеся и принимающие на себя вражеские атаки доспехи Квинта лишь пульсировали более ярко. Нагрудник искрился, то изменял, то восстанавливал форму. Рельефный заслон на животе проминался, оплавлялся, а потом снова восстанавливал первозданный вид, не проливая ни капли металла на землю.
Из центра лат белый поток, от которого в разные стороны били слепящие молнии с оглушительным грохотом, пронизывал волны демонов, их построения и разрывал подземных чудищ буквально на части. Таким образом, заодно Квинт прорезал себе путь к Бальтазару. Он всё ещё был целью номер один, несмотря на неподвластные и сменяющиеся вокруг обстоятельства.
Локи тем временем нигде не было видно. Он мог принять форму асура, мог взмыть в небо, наблюдая за схваткой в качестве зрителя, а мог и вовсе исчезнуть, переместиться куда-то, смотря издали или укрывшись в каких-то чертогах. По крайней мере, открыто в бой он уже не вступал. Либо убрался прочь, либо же ждал своего часа, выглядывая удачный момент для подлой и хитрой атаки.
Архиепископ набросился на Бальтазара, едва-едва успевшего вовремя подставить меч, чтобы заблокировать удар, и тем не менее упавшего на одно колено. Огонь обжигал лицо, едва не спалив волосы, с самих доспехов к мундиру некроманта срывались пучки и сгустки ярких разрядов, расходящихся болевыми волнами или точечно бьющие по разным областям тела.
Казалось, ещё немного – и новый белёсый всплеск мощной волной просто отбросит чернокнижника прочь, но тут пламенную энергию Аргетлама, заглушая и заставляя вражеский клинок затухать, начал выкачивать и поглощать в себя чёрный клинок. Лакримарум не разрушил и не расколол Меч Нуаду, он буквально тянул его силу, а потом и материальную оболочку, по крупицам впитывая в себя и сливаясь с вражеским клинком.
– Боже правый… – обомлел архиепископ Виндекс, ощутив, как пальцы его уже не сжимают рукоять, как Аргетлам исчез и влился в чёрный меч Бальтазара. А тот, в свою очередь, этим самым «обсидиановым» лезвием, вокруг которого теперь пульсировала аура огня, из рыжего переходящего в фиолетовый, рассёк шлем понтифика напополам, заставив того ещё раз рухнуть на землю.
Головная боль пронзила Квинта с невероятной силой. Будто вместе с крепким доспехом трещина прошла и по его черепу. Болела макушка, болел лоб, изнывающее болело внутри так, что глаза можно было лишь зажмурить. Не хватало сил даже открыть их, а из горла вырвался яростный стон.
Яркие молнии бегали от артефакта к артефакту, всё сильнее замедляя своё движение. Тело понтифика охватили ужасные конвульсии, затекли сразу все конечности, будто он свалился в яму с тонкими и при этом подвижными иглами, которые не просто вонзились со всех сторон глубоко в кожу и плоть, но делали это снова и снова без какой-либо остановки. Исказилось лицо, напряглись все мышцы, с губ срывалась слюна, но при этом копилась и в полости рта так, что ею запросто можно было и захлебнуться. Глаза предательски не желали открываться, словно их сжало насильно. Заложило уши, пульсирующая боль раздалась эхом в лёгких. Невозможно было сделать ни вдоха, ни выдоха.
