Хотел ли этой войны Потемкин? Ну, конечно же, конечно… Какие сомнения… Он оставил столицу с ее пирами и балами, дамами и девицами, разодетыми в шуршащие шелками платья, стыдливо выставляющими ослепительной белизны полуобнаженные округлости тугой груди и разящими презрительно дерзкими взглядами за малейшее невнимание, он строил корабли, флот, который достигнет по черноморским волнам стен Стамбула-Константинополя и свободно выйдет в воды Средиземного моря, он возводил среди болот гавань Херсон – южную столицу державы, он населял голую безлюдную степь землепашцами и прочим хлопотливым работным людом, он готовил армию, сотни тысяч солдат, запасая для них порох и пули, ружья, штыки, мундиры и провизию, – без подвоза заготовленных заранее сухарей армии не просуществовать и нескольких дней, а для подвоза нужны волы, десятки тысяч волов – а им, этим, медленно жующим и неотрывно выпивающим целые реки воды, волам, нужна съедобная сочная трава, а зимой – сухое, душистое сено, длинные, бесконечные вереницы возов, груженых сеном.
Он, Потемкин, трудился день и ночь, опустошая казну – ведь на все требуются деньги, обозы телег медной и серебряной монеты, кипы ассигнаций. Он забирал их из казны, порождая недовольство всех, кто потихоньку, незаметно воровал из нее, и им, тащившим из казны совсем понемногу, казалось, что он тоже ворует, но только огромными суммами, пользуясь покровительством императрицы, которая известно за что закрывает на это глаза днем, чтобы ночью… Понятно, что она получала ночью за открытую для фаворита казну.
Но Потемкин ни перед кем не оправдывался и тратил еще больше, закладывал своими деньгами, когда нечего взять в казне, продавал пожалованные ему дворцы и имения, брал в долг у банкира Сутерланда и не отдавал, потому что коммерческий англичанин потерпит, обождет, а если не захочет ожидать, то и черт с ним, он все равно не перестанет давать денег, когда у него их спросишь.
А вот те, кому эти деньги предназначены, тут же прекратят – если им вовремя не дать этих денег – махать топорами на верфи, подвозить лес, пеньку, погонять волов, тесать камень, мостить улицы и помешивать поварешками щи в котлах, чтобы артель ленивых мужичков, почавкав над миской и вытерев рукавом рты и вздремнув часок-другой, опять принялась махать топорами или ковырять лопатами землю.
Он, Потемкин, приближал эту войну всеми своими делами. Он уговорил императрицу приехать в Крым, он придумал украсить арку надписью «Путь в Византию», он, посмеиваясь, давал понять Булгакову, своему старому товарищу по университету, послу в Стамбуле-Константинополе, что не стоит особо обхаживать султана, нужно держаться твердо, помня, что у русского посла за спиной – стотысячные армии, Черноморский многопушечный флот и он, Потемкин, не потерпящий никаких претензий и капризов – ни самого султана, ни его визирей.
Слабый – а султан стал слаб – должен знать свое место. Турецкая империя, некогда могущественная и потеснившая христианскую Европу, утратила силу. Россия выдвинется на Балканы, подчинит Кавказ, азиатскую Турцию, Египет и через Суэцкий перешеек отрежет Европу от Персии и Индии.
Нужно только не торопиться. Требуется повод для войны, чтобы европейская дипломатия не подняла вой – Булгаков найдет такой повод. И нужен еще год, чтобы достроить флот, привести в порядок войска, а главное, наладить их бесперебойное снабжение и наполнить казну. А лучше два года, тогда все будет готово.
