Искра в сердце - страница 5



Поднимает сознанье над серым кружением вьюг.
И в морозные дни обжигает дыханьем Мегиддо,
Пробуждается память, торосы крушит изнутри.
На отчаянный зов откликается мудрость магида,
Голос тысячи предков с любовью поет, говорит.
Я хватаюсь за жизнь! Ледники перетоплены в слезы.
Пламенеет под сердцем тугая звенящая нить.
Мой нечаянный дар для того был задуман и создан —
Искупительный север с восточной звездой породнить.

«Я знаю, кто спираль судьбы исправил…»

Я знаю, кто спираль судьбы исправил,
Пути чужой кометы искривил,
Когда горел и плавился Израиль
В твоей холодной северной крови,
И ты боролся с небом, как Иаков,
Не принимал возможности иной…
Я в мириадах ангелов и знаков
Стояла молча за твоей спиной.
Уже казалось, неизбежно – падать,
Я никогда тебя не подниму…
Но дух сиял, как горняя лампада,
В бреду и страсти, в муках и в дыму.
И все попытки сдаться были тщетны,
Господь провел среди валов и льдин
К одной любви, его земле заветной,
Которая открылась впереди.

«Мир – открытым сердцам и распахнутым небу шатрам!..»

Мир – открытым сердцам и распахнутым небу шатрам!
Свет великой любви бесконечным потоком рассеян.
Бродят хмурые тени по древним библейским холмам,
Воскрешая на ощупь молитвенный путь Моисея.
Из источника в скалах задумчиво брызнет вода,
Восхищенный свидетель ударов змеиного жезла.
О блуждающих звездах пустыня грустит иногда:
Идумейская боль глубины сопричастья, блаженства.
Тот отрезок судьбы мне божественной милостью дан,
Чтобы пропасть паденья утраченной силой восполнить.
Через многие скорби вернуться душой в Ханаан,
По следам праотцов – всех увидеть и вспомнить.

«Ветер режет морщины в медных сумерках моря…»

Ветер режет морщины в медных сумерках моря,
Обнимает прибоем, облака бороздит.
Пусть меня близость неба воскресит и омоет,
Прижимаюсь к Израилю, его теплой груди.
Обо всех вспоминаю, собираясь из пепла
Уничтоженных штетлов, ржавых концлагерей,
Эту музыку нежную в детстве слышала где-то,
По струне моей памяти возвратись поскорей.
Нас навек успокоят ночи теплые, длинные,
В них блуждает зарницами дальний плач скрипача.
На губах горечь времени и еврейского имени,
Как же трудно о будущем разучиться молчать.

Дым холокоста

«Именам не стереться…»

Именам не стереться.
Даже в черной пустыне —
Пламенеет свеча.
У меня через сердце
Льются слезы Хатыни,
И чужие младенцы
В моем чреве кричат…
Обгоревшие кости
Жаждут поминовенья!
Их мольба леденит.
Горький дым Холокоста —
Всем набат от забвенья:
Это очень непросто —
Оставаться людьми.

«К ответу наше поколенье требуют…»

К ответу наше поколенье требуют
Все узники, чьи души высоки:
Мне разрывают сердце трубы Треблинки,
Освенцима свинцовые тиски!
О, сколько вас, доныне неоплаканных,
Зарытых в рвах, пропавших в лагерях!
Иду за вами – темными бараками,
Где безнадежность, отчужденье, страх.
Спускаюсь в бездну ужаса кромешную,
И рассыпаюсь пеплом из печи.
– Скажите миру правду безутешную,
Чтоб не рождались снова палачи.
Вновь крик летит из душегубки газовой:
– До повторенья катастрофы шаг! —
Предупреждают те, кому обязаны
Мы радостной возможностью дышать.
– Не допустите повторенья, правнуки! —
Мы отвечаем строгому суду
И каждый миг стоим на вахте памяти,
Предотвращая новую беду.

«В нас прошлое живет непредсказуемо…»

В нас прошлое живет непредсказуемо:
Однажды отзываются в сердцах
Все войны, испытания, безумия,
Вновь пробуждая позабытый страх.
Чужие всхлипы горькою оскоминой
Застыли в глотке, не дают уснуть.