Дора внимательно рассматривала ее джинсовые бриджи и бордовую кофточку с коротким рукавом. Сама она в подобной одежде чувствовала себя неловко. Оказалось, здесь все так примитивно! В ванной нужно крутить вентили, чтобы пошла вода. Одежда без терморегуляции, без возможности коррекции цвета и формы. Настоящая древность. Даже забавно.
– Квартира у меня была что надо. Просто жизнь так сложилась, – примирительно произнесла мигрантка.
– Сама говоришь – миров много. Почему к нам? – Машка стояла лицом к компьютеру, устанавливала программы.
Дора поймала себя на том, что пытается дозваться макросеть в поисках привычной поддержки. Когда коннект, то есть контакт не ладился, всегда можно было выяснить отношения в «личке», не при свидетелях, так сказать, подойти вплотную, взять за плечи аватару собеседника, посмотреть в глаза и высказать наболевшее. Или не высказать, но дать понять – ты, дружок, не прав. В конце концов, вызвать на поединок – игровой или боевой – без разницы. Дора участвовала и в тех и в других и не боялась.
«Как же здесь примитивно! Голый реал и никакой фантазии!» – разозлилась она на себя.
– Я не выбирала мир. Все претензии к Бете. Радуйся, что не в тебя переселилась.
– Да уж, самое время плясать. – Маша наконец обернулась и заглянула собственному двойнику в глаза. – Значит, минимум три года?
Дора кивнула, сама не до конца веря. Вспомнит ли про нее Бета? Дождется или отправится дальше исследовать миры? Но он молодой, ему нет смысла бежать, если, конечно, правительство не решится на репрессии. Три года – это вечность.
Но она, Дорофея, личность предусмотрительная. Письмо и копию контракта она сохранила на домашнем коммуникаторе и разослала на разные сервера, чтобы через неделю после ее миграции сообщения дошли до родителей и приятелей. Уж они-то напомнят Бете, она не сом невалась.
– Слушай, я просто хочу все прояснить между нами, – упорствовала Дора. – Если сдружиться пока не судьба, давай хотя бы не будем врагами.
– Это всегда пожалуйста, – проворковала Машка, приближаясь к ней и как бы невзначай отряхивая медведя в тех местах, где его касалась Дорофея. – Дверь как раз за твоей спиной.
Поговорили, называется! Местное зеркальце оказалось кривым.
– Могла бы хоть поинтересоваться, как там, в будущем, – проворчала уязвленная девушка.
– Не столь замечательно, раз ты оттуда сбежала.
– Твои родители мне посочувствовали, – не могла оставить слово за собеседницей Дора.
– Ты слышала, что мой отец социолог, – сладенько пропела Маша. – Он про тебя научную статью напишет. Исследует твое поведение в чужой обстановке, как биологи крыс исследуют. Вот откуда интерес.
– Какая ты…
Дора не договорила, выскочила из комнаты, чувствуя, как щеки заливает краска. Куда она попала? Зачем здесь?
Торопливым шагом она покинула дом, уселась на качели в садике среди молоденьких, в полтора ее роста, яблонек, вишен и разросшегося жасмина.
Качели чуть поскрипывали, но цепи, держащие сиденье, были блестящими, без единого пятнышка ржавчины, а само сиденье глянцевым, гладким, зелено-красным. Странное ощущение – вернуться в детство: минус десять лет. Нет, дом тогда был старым, качели – выцветшими, вытершимися, поцарапанными…
Какое же все знакомое и одновременно чужое! Неужели люди легко мигрируют? Бета прав: бегут от неизлечимых болезней, трений с законом, личных неурядиц. Отложенное самоубийство или безумная надежда на новую жизнь – все с чистого листа.
