Ещё и осознать ничего не успела, но сердце уже судорожно сжалось, на долгую секунду замерло, а потом замолотило неистово, как безумное, посылая лихорадочную дрожь по всему телу. Господи, Максим!
Он стоял рядом с другими родственниками Жанны Валерьевны. Его время от времени кто-то звал, дёргал, но даже отвлёкшись на миг, он снова и снова впивался в неё взглядом.
Алёна и сама не могла оторвать глаза, жадно впитывая каждую чёрточку, каждую деталь, узнавая и не узнавая его. Как он возмужал! Как вытянулся! И волосы стали как будто темнее. А вот взгляд всё такой же тяжёлый и вместе с тем проникающий в душу.
Как он здесь оказался? Хотя понятно – дедушка же… Но когда приехал? Почему отец ничего не сказал? И сам он… даже не сообщил. А ведь мог бы...
Впрочем, кто она ему? Никто. Вот потому и не сообщил. Только зачем сейчас так смотрит, что внутри всё переворачивается?
Но какой же нелепой и горькой получилась эта встреча, о которой она когда-то столько мечтала! Представляла себе разные обстоятельства, рисовала в воображении ситуации, а получилось в скорбный час, среди могил…
Его опять окликнул кто-то из родственников, раз, другой. Максим отозвался не сразу, но когда отвернулся, она хоть выдохнуть смогла, а то ведь не дышала. Стояла, замерев каменным изваянием, хотя внутри как будто шторм бушевал – рвал сердце, оголял нервы, выжигал душу.
Она ушла. Сбежала, пока он отвернулся, не видел, не смотрел. Пока он окончательно не парализовал её этим своим взглядом. И пока она ещё могла справиться с собой…
5. 5
Мать звонила всё воскресенье, но Максим забыл дома телефон, а ночевать уехал к Инге, подруге. Так что новость о том, что с дедом беда, узнал только в понедельник вечером, когда наконец вернулся к себе.
Мать так рыдала в трубку, что он едва понимал её речь. Уловил одно: был инсульт, дед в коме, прогнозы неблагоприятные. Ещё мать просила прилететь. Срочно.
Возвращаться в родной город не хотелось совершенно. Нет, сам город ни при чём, естественно. Он прекрасен.
В Калининграде Максиму нравилось – хорошие дороги, без колдобин и ям; архитектура своя – соборы всякие, старые замки; чистенько, нет осенне-весенней слякоти и грязи; на выходные можно запросто мотнуть в Польшу – всего-то два часа делов; ну а главное – море рядом.
Но этой зимой Максим вдруг остро заскучал по снегопаду хлопьями, по метровым сугробам. Вспоминал, как рассекали с Мансуровым на снегоходах, как дурачились с Кристиной в парке, играя в снежки.
А здесь снега было очень мало, к февралю и вовсе ничего не осталось, одно название, что зима. Была даже шальная мысль нагрянуть домой на Новый год, но одумался вовремя. Напомнил себе, что он там не очень-то желанный гость.
Ну, мать, понятно, будет наверняка рада, но этого мало. Остальным он как кость в горле. Да и самому с этими остальными встречаться не очень-то хотелось.
Пусть со временем боль и притупилась, но воспоминания до сих пор живы, до сих пор давят и портят настроение, стоит только подумать о прошлом.
Нет, к чёрту такой Новый год, решил. Ту жизнь он отрезал от себя и правильно сделал, и незачем снова туда соваться, ворошить то, что вспоминать больно.
Но вот мать теперь в слезах молит: «Приезжай поскорее! Возможно, папа не оправится».
Как тут не приедешь? Дед же. За него действительно тревожно. Вдруг не оправится? Он же потом себе этого не простит.
С дедом отношения у Максима были непростые. С одной стороны, старик любил его. Это неоспоримо, но любил как-то очень по-своему.
