Всю следующую неделю они практически безвылазно провели в больнице. Только на ночь уходили. Врачей вызвали из города, лучших из лучших – перевозить больного в другую больницу все единогласно не рекомендовали, – аппаратурой снабдили, лекарства, самые последние, дорогие и редкие, раздобыли. Терапию постоянно корректировали, вводили новые препараты, пробовали разные подходы, но динамика была нулевая.
Дед умер, не приходя в себя, двадцать первого августа.
Вроде это и не было такой уж неожиданностью, врачи ведь сразу ничего не обещали, но всё равно известие их ошарашило. Не верилось – был человек и нет его…
***
Спустя три дня хоронили деда. Народу понаехало – тьма. Друзья, знакомые, бывшие коллеги. Родственники отовсюду подтянулись. Подходили к матери, соболезновали. Та, бедная, еле на ногах держалась.
Максиму хотелось одного: чтобы всё это как можно скорее закончилось. И улететь уже назад.
Ведь всем этим людям, по большому счёту, ни до деда, ни до матери нет никакого дела. Просто так положено. Отыграют свою роль и исчезнут. Ну, может, некоторые хотели выслужиться лишний раз перед отцом. Ну а кто-то, возможно, на что-то рассчитывает. Видел он, например, каким жадным взглядом осматривали родственнички интерьер в доме деда. Такие вот казались ещё противнее, чем откровенно равнодушные.
Он взирал на их лица, пустые, кислые, скучающие, с едва скрываемым раздражением. Как бесят они! Послать бы их, да нельзя. Он уж давно не дикий подросток, для которого бессмысленный эпатаж – это круто.
Внезапно взгляд выдернул из толпы лицо, до боли знакомое...
На мгновение даже вздрогнул, точно ошпарившись. И дыхание тотчас перехватило, а по телу пробежал лёгкий озноб, несмотря на августовский послеобеденный зной. Алёна!
Она тоже его увидела. И тоже смотрела на него во все глаза, неотрывно, остро, до колик в сердце пронзая этой синевой, которую он и так-то не сумел забыть.
Потом его кто-то отвлёк – матери, мол, плохо. А потом он потерял Алёну из виду. Долго искал глазами, шарил по толпе, но нет, она будто исчезла.
Почему он не видел её в ритуальном зале? Хотя там такое столпотворение было, что неудивительно. Он и тут мог запросто её пропустить. И это даже почти напугало.
Как-то вдруг сразу забыв про собственный настрой, Максим надеялся, что увидит Алёну позже, в ресторане, во время поминок.
Но она, видимо, действительно тогда просто ушла. Не было её, хотя он пристально высматривал. Не было...
Он испытал вдруг досаду. Ну и где логика, спрашивается? Сам же не хотел встречаться с ней, душу бередить. Хотел скорее вернуться в Калининград. Думал, всё прошло, стихло. А на деле…
Можно тысячу раз себя обманывать, наивно считая, что справился с чувствами, а затем вот такой нечаянный взгляд сводит всё на нет. И ты опять в омуте своей одержимости. Хотя никакой не «опять» – ты оттуда, оказывается, и не выбирался.
Ну нет, тряхнул головой Максим. До этого больше не дойдёт. Ему и тогда хватило. Скоро он уедет, и снова всё уляжется.
– Жанночка, – долетело до его слуха. – Жанночка, детка, ты помнишь дядю Гену? Ну как же? Двоюродный брат Валеры, дядя твой. Он ещё тебя маленькой на загривке катал, ты так смеялась. И потом приезжал, подарки привозил всегда…
Максим узнал в пожилой женщине, насевшей на мать, дальнюю родственницу из Ангарска. Это она инспектировала в доме деда каждый угол, лапала его вещи, спрашивала про картины – настоящие или нет.
