Когда он заговорил о лошадях, мать уловила в его голосе интонацию более теплую, чем во время рассказа о будущей жене.
В феврале, как раз перед ее отъездом в Харроугейт, в замок привезли отличных венгерских лошадок, и она была в восторге, узнавая в сыне того мальчишку, который все время тянул ее за руку в конюшню, когда ему подарили первого пони.
– А леди Берил хорошая наездница? – спросила она.
– На коне она держится превосходно, – ответил маркиз, – и, думаю, сумеет охотиться с моей сворой. Кстати, мне придется заняться охотничьим домиком в Лечестершире. – Он усмехнулся. – Холостяцкие вечеринки, которые я устраивал там, отнюдь не улучшили состояния мебели. Кроме того, на женский взгляд, там слишком грубая обстановка.
– Мы с твоим отцом бывали очень счастливы там, – грустно промолвила вдова.
– Как и повсюду, – заметил маркиз. – Только, мама, не надо все время сравнивать меня с отцом, а Берил – с собой. – Он взял ее за руки. – Ты отлично знаешь, что такой милой и красивой женщины, как ты, больше не будет. Поэтому не надо сетовать на то, что я выбираю второй сорт.
– Меня волнует, дорогой мой, лишь твое счастье, – пробормотала маркиза.
– Я уже сказал тебе, что всем доволен.
Тем не менее матери послышалась в голосе сына язвительная нотка.
В нескольких милях от модного харроугейтского курорта, с его водами, дорогими отелями и отдыхающими аристократами, в том же Йоркшире, находилась деревня Барроуфилд.
Расположенная возле Лидса, она являла собою скопище неопрятных и даже зловещих домов и казалась постоянно укрытой тонкой вуалью из угольной пыли.
За пределами деревеньки на холме стояла уродливая церковь из серого камня, а возле нее – столь же неказистый, громоздкий дом викария.
На кухне, мощенной камнем, у старомодной, неудобной печи хлопотала седовласая служанка, всем своим видом напоминавшая няню: она пыталась научить тощую невнимательную девчонку готовить баранью ногу.
– Да пойми же ты, что я тебе говорю, Элен, – внушала она ей резким голосом. – Я в шестой раз повторяю, что мясо нужно все время поливать соком. А ты как будто не понимаешь меня.
– Так я ж делаю то, что вы мне говорите, – отвечала девица с раздольным йоркширским акцентом.
– Ну, это как посмотреть! – отрезала старшая.
Тут она повернула голову, потому что кухонная дверь открылась и молодой голос позвал:
– Эбби! Эбби!
Эбигейл – так звали старшую – обернулась к вошедшей девушке. Светловолосая и голубоглазая, она могла бы показаться самой типичной англичанкой, но от таковой отличалась совершенно невероятной красотой.
Глаза ее, громадные на изящном овальном личике, казалось, вобрали в себя голубизну не весеннего неба, а скорее южного моря.
Нежная улыбка касалась мягкого изгиба губ, словно рассвет, проглядывающий сквозь листву деревьев.
– Что случилось, мисс Торилья? – спросила старшая.
– Письмо от леди Берил и… не знаю, поверишь ли ты – она помолвлена и собирается замуж!
– И вовремя, – сказала Эбби с фамильярностью старой служанки, – ее светлости скоро двадцать один, она имеет успех в Лондоне; я давно ожидала этого.
– Ну что ж, она уже помолвлена, – повторила Торилья. – И представь, Эбби, она приглашает меня в гости.
Торилья расправила лист бумаги и прочитала вслух:
Торилья, ты будешь моей подружкой. Я намереваюсь ограничиться только одной, чтобы не создавать себе излишней конкуренции.
– Как будто у Берил может быть соперница! – расхохоталась Торилья.
