Воспользовавшись этим, я одел наушники, в которых неизменно всё это время играла запись того, что мне предстояло повторить на концерте. Казалось, я уже наизусть выучил, готов даже играть по маятнику, на столько композиция въелась мне в голову. Вообще, кода у тебя дома нет личного фортепиано, это действительно неплохой выход. Я отчеканивал по нотам на тренировках, а дома и в любое свободное время слушал на повторе запись и представлял, как пальцы бегают по клавишам.
Я всё ещё сидел за уроками, как папа всё же вернулся в комнату и прервал мои занятия.
– Если всё так, как ты говоришь, то я действительно тобой горжусь. Ты приложил много усилий и теперь твои труды окупаются.
– Спасибо…– я опустил голову, впервые слыша от отца гордость за мои музыкальные достижения.
– Я буду присутствовать там,– отец сам замялся,– Я уверен, что ты сможешь.
Я улыбнулся. Было приятно слышать от него эти слова. Впервые за много лет мне захотелось его обнять и, как любой любящий родитель, мой папа обнял меня раза в три крепче, чем я его. Мне было приятно знать, что у меня есть поддержка, идущая от семьи. Думаю, этого мне и не хватало всё это время.
Столько лет я слышал лишь нейтральные слова в собственный адрес по поводу моего увлечения музыкой, что теперь я не хотел останавливаться. Этот толчок вверх, поддерживаемый поддержкой отца, невероятно важен для меня.
Теперь время в школе летело быстро и незаметно. Вопреки всему, я перестал думать о всех тех злых языках, которые продолжали говорить за моей спиной. Когда же настал день икс, я не находил себе места. Столько дней я тренировался, часами порой повторял эту композицию, знал её наизусть, но тем не менее страх перед выступлением меня сковал. Отец поехал вместе со мной в концертный зал, но в фойе наши пути разошлись. Он пошёл прямиков занимать место, в то время как меня ждала гримёрка и Эдгар. Я удивился тому, как хорошо он умеет переодеваться, чтобы меньше привлекать внимания.
Себастьяна я не видел, но вряд ли бы мы нашли о чём поговорить, зато Эдгар, найдя меня в пространстве, положил свои руки мне на плечи. Он выдохнул, его лицо было чётко перед моим и мой взгляд упирался в его дымчатые глаза:
– Ты в стартовом составе третий. Оливер, ты справишься, понял? Мы долго репетировали, долго играли и ты многое понял. Теперь тебе просто нужно выйти туда, на сцену и показать всё, на что ты способен.
– Что потом?
– Я буду ждать тебя здесь, а вот твои знакомые… всё же это тебе надо с ними разбираться, верно?
Номера уже начали называть. При первом же вызове у меня поползли мурашки по телу. Кода же назвали второго участника, я понял, что моё тело немеет и совершенно не был готов услышать своё имя. Эдгар силой заставил меня ждать около выхода на сцену, хотя сам остался в гримёрной. Мне было страшно, тело начинало постепенно трясти и пальцы переставали слушаться. Как же я буду играть, если всё так и продолжится?
И вот я услышал свой номер. После огласили моё имя и тут меня как холодной водой окатило. Я вышел на сцену, повернулся лицом к публике и судьям и сделал поклон. Когда же я выпрямился, то заметил отца и сидящего рядом с ним Адамса. Это меня не только удивило, но и смутило.
Не желая вызывать лишних вопросов, я сел за инструмент. Глубокий вдох, выдох, ещё раз и… затаив дыхание я стал играть. Пальцы мягко касались клавиш, я перенёсся из этого зала в тот, где мы репетировали с Эдгаром. Там я чувствовал себя куда спокойней и там я мог играть без внешнего давления. Прикрывая глаза, лишь бы уследить и за нотами, но и не возвращаться в этот душный зал, я продолжал играть на одном дыхании.
