Я вытер лицо пригоршней снега, чтобы охладить пыл. Дошел до «Старбакса», посмотрел внутрь через широкие окна напротив вчерашнего барного стола, который еще помнил тепло наших тел. Стоял как одурманенный перед витриной любимой кофейни, пока не привлек удивленный взгляд уборщицы. Это была старая смуглая женщина в серой форме, с длинной лохматой шваброй. Она тоже подошла к окну и стала смотреть на меня изнутри угрожающим взглядом. Так мы и замерли, как два истукана.
Я оказался настолько ошарашен и подозрителен к происходящему, что передавал это ощущение всем окружающим, заражая их энергией недоверия, бьющей из меня, как раскаленные камни из недр вулкана по пролетающим самолетам. Хотелось бросить все и уехать, но, так как бросать было уже нечего, следовало действовать наоборот. Меня обходили на шаг, а может быть, на два. Ох уж эта странная паранойя!
Есть прекрасные мотыльки, живущие один день, бабочки, о которых пел Линдеманн по-английски, бывают залетные гастролеры с корыстными намерениями, бывают ветреные путешественники, сжигающие за собой чужие мосты, но Катя явно не относилась к их числу.
Вот если бы можно было вычеркнуть всего один день, а другой растянуть на всю оставшуюся нам жизнь! Если бы люди летали. Если бы вода превращалась в вино, а из всех уст всегда звучала лишь правда. Мы бы воспарили над снежными небесами, отправились на самый край суши, где всегда светит солнце и дует приятный ветер, построили бы дом из веток заброшенных гнезд на стыке стихий земли и воды и под расслабляющие звуки прибоя качали бы на руках своих маленьких демонов, из которых при большой любви и заботе вырастают прекрасные человеческие создания. Добрые и всегда идеальные.
Всю ночь я провел в раздумьях, ворочаясь с боку на бок. То были странные переживания – с одной стороны, не давала покоя пропажа лучшего друга, с другой – одолевал страх за себя самого, если полиция почует неладное и начнет подозревать всех подряд. Я прекрасно понимал их возможные сомнения в очень странной и запутанной ситуации, главными свидетелями которой могли выступать только мы с товарищами. На некоторое время страх отвечать перед непредсказуемо произвольным законом даже затмил собой пугающие переживания за судьбу человека. Я переворачивал сырую от нервного пота подушку несколько раз, пока сон окончательно не растворился в полусознании. Уже не спящий, но еще и не бодрствующий, я кое-как встал с кровати. На часах было пять утра. Стояла такая глубокая, абсолютная тишина, что ее можно было услышать, вернее сказать, почувствовать. Весь многоэтажный дом спал, город спал, и я не сомневался, что весь наш меридиан затаился в неподвижном небытие. То был загадочный момент перехода между сутками, на который у создавшего мир за шесть дней Бога не нашлось фантазии, поэтому на короткий отрезок времени все погружается в тишину. Мир замирает и перестает существовать, пока идет чернейший экран загрузки нового дня. Я, словно шекспировский призрак, добрел до кухни и нарушил покой вечности шумом кипящего чайника, заварил чай. Из кружки с зеленым пакетиком начал подниматься ободряющий пар, наполняя воздух вокруг себя запахом нового дня. В окнах разными оттенками света блестели, как звезды, уличные фонари – желтые, белые, голубые, образовывали плеяды и туманности в клубах выходящего из-под земли пара. Настоящие звезды, естественно, не виднелись.
