Каждый день изображение было разным. К счастью, великие мастера успели написать достаточно много картин за предыдущие столетия.
Картина позволяла разделить всех людей, входящих в кабинет, на две группы: на тех, кто останавливался перед картиной, и на тех, кто ее не замечал. Тех, кто останавливался, Коре определял как «открытых». Открытые всегда имели свое мнение, подчинялись не любому приказу, а только разумному, в безвыходных ситуациях находили неожиданные новые пути. На них можно было полагаться в самых сложных случаях, из них получались хорошие руководители, они реже предавали, а если поднимали бунт, то не от скуки или злобы, а только ради чего-то. Да и бунтовали такие гораздо реже. Открытых было мало. В группе таким был только Гессе, второй человек после самого Коре; еще была женщина по имени Евгения, которая всегда останавливалась перед картиной и даже помнила имена древних художников. Коре надеялся, что Евгения полетит с ними – она была прекрасным пилотом.
Людей, которые не останавливаются перед картиной, он называл «закрытыми».
Закрытые были все похожи друг на друга: они не были слишком умны, они уважали только силу и сами были грозной силой до тех пор, пока ощущали твердую руку командира; их легко можно было послать на смерть, но в спокойной ситуации они были опасны сами для себя – наученные только сражаться и убивать, они вели себя как скорпионы в банке, уничтожая друг друга. Они просто делали то единственное, что умели делать хорошо.
Новый водитель, его звали Рустик, вошел в кабинет последним и не остановился перед картиной.
– Как вам нравится эта вещь? – Коре специально указал на картину.
– Я не разбираюсь, – ответил Рустик. – Я всего лишь водитель.
Итак, Рустик оказался закрытым. Он был не просто водителем, а самым лучшим водителем, одним из лучших на планете, примерно в конце второй десятки. Он водил любую боевую машину так, что никакой электронный аппарат не мог не только сравниться с ним, но даже немного приблизиться к такому мастерству. Все же человек сложнее любого аппарата. А если этот человек умеет делать свое дело…
– Я не собираюсь никуда лететь, – заявил Рустик.
– Почему?
– Потому что у меня через восемь дней личное первенство и все шансы на третье место. Вы знаете, сколько я получу за третье место? Мне этого хватит до конца жизни. Я уже выбрал дом, который куплю. Мне уже сорок лет, я хочу отдохнуть. Вы понимаете, что значит такая возможность?
Коре не понимал, он никогда не мечтал об отдыхе.
– Это приказ, а приказы не отменяются, – сказал он.
– Кто отдал такой ………. приказ?
– Орвелл.
– Кто такой этот ваш Орвелл? Я его не знаю и не хочу знать!
– Это командир того корабля, на котором будете лететь вы. Он лучший командир боевых групп. Все его экспедиции удачны (в этом Коре немного преувеличил).
– В ваших экспедициях люди дохнут как мухи. Я не хочу быть одним из них.
– Совершенно верно, в каждой экспедиции гибнет несколько человек. Но эти смерти не напрасны.
– ………………… на ваши приказы и экспедиции!
– Если это ваше последнее слово, то я занесу его в протокол. Это называется бунт. Вы знаете, что означает бунт?
– Хорошо, я буду молчать, – согласился Рустик. – Но я буду молчать только до тех пор, пока мне смогут затыкать рот. Потом я найду на вас управу. И на вашего Орвелла в первую очередь.
Он затих и присел у окна.
Все же удобная вещь эта картина, – подумал Коре, – сразу знаешь, как говорить с человеком, чтобы он с тобой согласился. И после этого он начал совещание.
