Испанская дочь - страница 3

После восхитительного десерта Аквилино препроводил меня в гостиную, усадил на жесткий, обитый бархатом диван и сел напротив. Достав коробку с сигарами, он предложил сперва мне. Я заколебалась. У меня всегда вызывало любопытство это загадочное мужское пристрастие, но сама я была далеко не уверена, что смогу, как полагается, выдохнуть дым. Кристобаль, время от времени куря сигары, умел выпускать в воздух аккуратные синие кружки, что являлось для него предметом величайшей гордости.

При виде моей нерешительности Аквилино недоуменно приподнял свои мохнатые брови. Курение было признаком настоящего мужчины, и я должна была пройти эту проверку. Зажав между пальцами толстую сигару, я в точности как Аквилино округлила вокруг нее губы и прикурила.

От первого же вдоха грудь мне обожгло, точно пламенем. Я зашлась кашлем, ударяя ладонью себя в грудь, чтобы избавить свою плоть от этого ада. Аквилино посмотрел на меня так, как, должно быть, разглядывают необычного насекомого.

– Вы, верно, не курите, мистер Бальбоа?

– Только трубку, – выдохнула я. – К тому же у меня на родине табак намного чище.

Сама я даже не имела представления, что это значит. Я часто слышала, как мужчины рассуждают о качестве того или иного табака да об отсутствии в нем примесей, – но для меня вонял он одинаково отвратно.

Аквилино между тем раскурил свою сигару. Сам он втягивал и выпускал дым без малейших проблем.

– Я должен задать вам, сэр, один вопрос, – заговорил он скорбно-торжественным голосом, точно священник. – Каковы ваши планы теперь, после того как ваша супруга нас покинула навеки, que en paz descanse[11].

Тут мне следовало действовать крайне осторожно. Никто здесь не должен был воспринять меня как угрозу.

– Вероятно, вернусь назад в Испанию. Меня не привлекает ни эта страна, ни сам какао-бизнес. Признаться честно, это была давняя мечта моей жены, а вовсе не моя. – Не отпускающее жжение в горле придало моему голосу естественную хрипоту, чем я тут же и воспользовалась. – Должен вас спросить, сеньор Аквилино: имеются ли еще какие-то наследники, помимо моей жены?

– Всего двое. У дона Арманда в Винсесе остались две дочери: Анхе́лика и Каталина де Лафон.

Две сестры.

Эта новость прозвучала для меня как пощечина. Одно дело – что-либо подозревать, воспринимать как возможность. И совсем другое – получить подтверждение, что у тебя на самом деле есть кровные сестры. Отец предал меня и мою мать. Он вырастил здесь двух дочерей, которых любил, быть может, сильнее, чем меня, в то время как я больше двух десятков лет тщетно ждала его возвращения. Как теперь я поняла, он вовсе не планировал вернуться. Он создал себе новую жизнь без нас, отбросив нас обеих, как прочитанную газету. Какой же дурочкой я была, что так фанатично писала ему письма, что часами сидела в ожидании у окна, что рисовала его портрет! В своей детской наивности я постоянно ждала, что он вот-вот войдет в дверь, с полными руками подарков, а потом возьмет меня с собою в одно из своих новых приключений.

– Анхелика – старшая, – между тем продолжал Аквилино. – На самом деле есть еще и брат. Однако он отказался от своей доли наследства.

Еще и брат. И он отказался от состояния?

– Альберто священник. – Аквилино с искренним одобрением поглядел на свою сигару. – Он принял обет бедности.

И к тому же священнослужитель.

Мой отец никогда не был человеком религиозным – во всяком случае, по воспоминаниям матери. Как он мог произвести на свет священника? Лично я всегда испытывала сомнения в вопросах веры – хотя и никогда не высказывала их открыто. И все же насколько правда, что мой брат отказался от отцовских денег? И был ли этот обет принят добровольно или вынужденно?