Исповедь на подоконнике - страница 4

Чехов выпорхнул из комнаты и, неуверенно улыбаясь, взял друга за плечи.

– В кабинете декана сидит Ленка, она, во-первых, имени моего не знает, а прозвище – еще как, а, во-вторых, обожает меня, как родного сына. Были даже сплетни, что у нас роман.

– Ваня! Да ты жизнь мне спас! Голова твоя светлая! У меня первая группа крови, ты скажи, я хоть всю отдам! Дружище, черт тебя подери! – прыгал по комнате счастливый Чехов, тряся Есенина за руку.

– Осталось ждать возвращения. Покурим?

Женя кивал, ронял сигареты из скачущих от счастья рук, а Ваня трепал его по голове, щуря глаза от солнца. Над высоткой вдалеке поднимался туман, а лучи света пробирали его насквозь, выползая красными лапами, ползущими по городу. Во всех лужах было солнце, дети гонялись за его зайчатами, парочки в окнах обнимались, не боясь яркого огня, равному огню их любви, но из всего этого не было никого даже издалека напоминающего Чехова и Есенина, сложивших свои руки на подоконник.

Павел Алексеевич остановился напротив сына примерно через два часа. Женя не волновался: даже если что-то пошло не так, с такими друзьями любая боль решаема.

– Прости, что разозлился, сынок. Таких хороших слов про тебя я никогда не слышал! Литература – достойное призвание! Не разочаровал. Спасибо, Есенин! – мужчина захохотал и протянул руку своему ныне уважаемому сыну.

Чехов протянул и свою для рукопожатия, а взгляд перевел на сидящего за столом веселого Ваню.

«Спасибо, Есенин», – говорил его взгляд.

– Меня приняли!

В кухне раздались крики, аплодисменты, Базаров бросился к другу пожимать руку и хлопать по спине, Чехов довольно закивал и в привычной циничной манере произнес:

– Ну все! Взрослая жизнь! Остается жениться.

– Я собираюсь, я же не Есенин. – Коровьев довольно пожал плечами.

Адам весь сиял, щеки приобрели яркий красный оттенок, а глаза приятно светились амбициями и желанием что-то делать. Все его тело говорило невозможности стоять на месте, оставалось лишь двигаться к далеким мечтам. Только что он вернулся с собеседования в оркестр в один небольшой, но известный в некоторых кругах театр. Парень понимал – это лишь начало, но и к нему нужно отнестись с ответственностью, ведь может не случиться и продолжения. Ужасно радовало, что наконец-то можно работать по специальности, а не подрабатывать на всяких неинтересных профессиях за копейки.

– Слушай, ты следи за речью! На меня девочки вешаются. А на тебя только Бегемот, когда ему Сашка на хвост наступает. Задумайся.

– Я не сомневался, что у тебя получится. Ты – талант. – прервал язвительного товарища Базаров.

– У меня образование Гнесинки, меня куда угодно возьмут, парень. Но спасибо.

– А я, кстати, тоже хочу устроиться куда-нибудь! – выпалил Есенин, потрепав себя по волосам.

Парни замолчали, глядя на друга-разгильдяя в упор. Есенин и работа казались чем-то таким отдаленным…

– Зарабатывать хоть копейку хочется. Нашел уже пару волонтерских программ.

Молчание стало еще более напряженным, но его прервал громкий вопль смеха Чехова и короткий кашель Коровьева, после которого тот ласково продолжил:

– Ваня, послушай…

– Стой, стой. Не говори ему. – начал барабанить по столу Женя, напоминавший мальчика, который позвонил в дверной звонок и убежал.

– Он зря время потратит, Чехов.

– Ваня по определению тратит время зря. – пожал плечами Базаров. – За волонтерство не платят.