Исповедь. Роман в двух томах - страница 3

Местные жители упорно не хотели работать, поэтому восстановление города шло крайне медленно и буксовало. Каждый день мобилизованные горожане шли толпами на расчистку сора и отстройку разрушенных зданий, потом расходились по домам, но изо дня в день почти ничего не изменялось, словно работники просто сидели на своих объектах и ничего не делали. Когда хозяйственный отдел комендатуры города требовал объяснений у непосредственно ответственных за гражданские работы русских служащих, те оправдывались, говоря, что не хватило нужных материалов, что повреждения зданий оказались более значительными, чем вначале предполагалось, что цемент на холоде застыл, и придумывая прочие подобные отговорки. Было ясно, что местные категорически не желают работать под властью немцев, даже на собственное благо, и предпочитают этому жить в руинах, таскать через полгорода воду из реки, коченеть от холода по ночам. Вспомогательные полицейские же кто-то боялся мести со стороны соплеменников, особенно после того как стало известно о трудностях для немецкой армии на фронтах, кто-то был заодно со своими сородичами, а в полицию поступил только ради сытной жизни. Поэтому и решительно принудить местных жителей трудиться добросовестно было фактически некому. Местные старались прямо не выказывать своей ненависти к немцам, держались обычно подчеркнуто равнодушно, однако агентура доносила о том, что все больше здешних людей: и русских, и казаков, и украинцев, и армян, и даже фольксдойче, ждут возвращения власти коммунистов.

Тима, который в начале своей службы собственно в России не раз идиллически воображал себе, как местный народ, увидев сильную руку немцев, оставит свою злобу и начнет жить с немецкой Нацией в благоприятном симбиозе, помогая распространить и возвысить немецкую культуру, немецкий дух, взамен же получая заботу и справедливое управление, теперь начинали раздражать эти упрямые, способные повиноваться только себе подобным бездельникам люди. Тим был наслышан о том, что в руководстве СС разрабатывается план по переселению большинства славян после окончания войны на восток за Урал – туда, где малопригодные для хозяйствования земли все равно не привлекут немецких поселенцев, но находятся обильные запасы полезных ископаемых и промышленного леса, к разработке которых как раз следовало бы привлечь не способные к высоким чувствам и интересам низшие народы. Им будет все равно, где жить, лишь бы получать кормежку, и Тим теперь поддержал бы этот проект: чтобы земли на Дону были расчищены для немцев, и здесь можно было бы жить и работать, не опасаясь стрелковой очереди из каждого городского окна. И наконец, привести этот большой и бывший когда-то красивым город, важный промышленный центр и транспортный узел, в надлежащий вид.

Управляемый Хеллером автомобиль снова подъехал к глухим стальным воротам тюрьмы, которые отворились после того как начальник караульной смены проверил у Тима, хотя давно знал его в лицо, документы. Оставив, как обычно, Хеллера дожидаться в машине на парковке тюремного двора, Тим, неся под мышкой портфель, прошел в узкую дверь штабного корпуса, оставил шинель служащему гардероба и поднялся в кабинет коменданта тюрьмы. После приветствия и обмена любезностями комендант позвонил начальнику охраны корпуса, в котором содержались арестованные «газетчики», предупредил, что тех сейчас надо будет по очереди отводить на допрос и сразу же приказал по просьбе Тима доставить в допросную камеру арестованную девушку. Тим прошел по мрачным тюремным коридорам через посты приветствовавших его сотрудников внутренней охраны и двери в стальных решетчатых перегородках к допросным камерам, обменявшись приветствиями с прохаживавшимися по коридору возле тех охранниками, прошел в ту, где сейчас предполагалось проводить допрос. В сумрачном помещении с толстыми кирпичными стенами и высоким потолком, с высоко расположенным зарешеченным окошком, он сел за привинченный к полу стол, снял и положил на край того фуражку, не спеша извлек из портфеля два листа бумаги, которые положил на крышку стола, а портфель убрал на полку под крышкой. Дважды щелкнул выключателем настольной лампы, убеждаясь, что та работает, проверил состояние ручки и наличие чернил в чернильнице. Тяжело скрипнула дверь, и двое конвойных ввели в допросную камеру юную русскую девушку – красивую, со светлой кожей и правильными чертами лица; она шла, пошатываясь, в измятой и полурасстегнутой из-за отсутствия нескольких пуговиц, вероятно, оторвавшихся во время прошлого допроса, рубахе, с распущенными и не убранными светло-русыми волосами, напоминая Жанну д’Арк после пыток англичанами. Сразу следом за арестанткой и конвоирами вошел тюремный переводчик Репьев. Шаги вошедших гулко раздавались в мрачных кирпичных стенах.