Исповедь скучной тетки - страница 7

– Да ну, разбирать – это сложно. А кувалдой я быстро управилась.

– Ты другой диван заказала?

– Пока нет.

В моем подсознании, где-то очень глубоко, засело, что не надо выбирать новый диван, не посоветовавшись с Жаком.

– Тогда зачем нужно было торопиться выносить старый?

– …

– Я подумала, не пройтись ли нам по магазинам?

– Тебе что-то нужно?

– Нет, просто предлагаю немного прошвырнуться. Когда захочешь.

– Ладно.

– Когда тебе плохо, покупка какой-нибудь вещицы всегда идет на пользу, правда же?

– А тебе плохо?

– Мама!

– Слушай, у меня идея: отпрошусь-ка я с работы на вторую половину дня. Ты свободна?

Девушка, помогавшая мне выбрать джинсы, сама носила жутко узкие. Теоретически ягодиц должно быть две, но у нее они превратились в одну со швом посередине, который с трудом удерживал всю эту мясистую плоть. Я не осуждаю, а лишь констатирую факт.

Она хотела, чтобы я примерила скинни – плотно облегающие, похожие на легинсы джинсы: передок в них так откровенно не выделялся, как в легинсах, но фигура менее уродливой не становилась. Шарлотта за спиной у продавщицы показывала протестующий жест всякий раз, когда не одобряла ту или иную модель. Для меня идеалом джинсов оставались те удобные и сексуальные, как в рекламе Levi's восьмидесятых годов на юной леди, прекрасно чувствовавшей себя «не в сети».

В зеркале примерочной, в беспощадном неоновом свете, моим глазам, «омытым» двумя бокалами белого за обедом, предстало мое тело во всем своем убожестве. Несмотря на потерянные в последние недели килограммы, ноги казались тяжелыми, дряблыми, непригодными к ношению тела. На толстом и тоже дряблом животе морщинилась блузка. Грудь, слишком маленькая, чтобы выступать вперед или вызывать желание, целомудренно скрывалась под тканью. Во всем читалась скукота: в моей бесформенной фигуре, тусклых волосах, в темных кругах под глазами, в блеклой одежде, неброском макияже. Понятно, почему такой мужчина, как Жак, стал умирать со скуки, ведь ею пропитана каждая клеточка моего тела.

Я опустилась на пол, в грязь, оставленную всеми, кто побывал здесь до меня. Я не могла ни двигаться, ни говорить. Боль пригвоздила меня к земле, будто сила притяжения вдруг утроилась. В проеме под дверцей примерочной я видела ноги людей, продолжавших спокойно жить. И завидовала. Раз уж я в жизни ничем не выделялась, то могла бы хоть в смерти отличиться: никогда не слышала, чтобы кого-нибудь нашли бездыханным в примерочной, сраженного собственным уродством.

Когда я перестала выходить и откликаться, Шарлотта пролезла ко мне в кабинку. Ей пришлось чуть ли не ползти, чтобы не ободрать себе спину. Она присела рядом со мной и, не говоря ни слова, по-женски меня обняла. Моя Шарлотта, моя малышка. В ее молчании я угадывала: «Все будет хорошо, мама, все будет хорошо, я люблю тебя, мамочка». Она старалась не дышать, словно тоже хотела исчезнуть. Ни о чем не спрашивая, она погружалась вместе со мной в зыбучий песок. И от этого возникало желание повеситься.

– Ну что, размер подходит?

– Супер.

– А как тебе скинни?

– Тоже супер.

Тут меня разобрал безумный смех, накатил так же внезапно, как недавно уныние. Я содрогалась всем телом. И чем больше пыталась сдержаться, тем сильнее хохотала. Заразившись от меня, Шарлотта тоже прыснула со смеху. То еще зрелище: обнимаются две женщины, одна из которых стоит полуголая на коленях на грязном полу магазина и вот-вот готова разрыдаться.