Испытание любви - страница 13

Слово «мораль» и его производные были любимыми у Виктора. Ольга прекрасно понимала почему. Быть слабовольным неудачником не так приятно, как высокоморальным человеком, не опускающимся до низменных средств борьбы. Раньше, стоило только мужу начать разглагольствовать на тему «моя мораль и мои достижения», Ольгу сразу же разбирал смех. В самом деле это выглядело смешно, особенно с учетом того, что ей-то уж хорошо было известно, чего стоят на самом деле «высокие моральные принципы» Виктора. Потом она какое-то время злилась – ну, сколько же можно, в самом деле? А с какого-то момента раздражение сменилось безразличием, привыкла.

С недавних пор, сразу же по возвращении из Киева, Виктор изменил свою «программу». Теперь, рассуждая о морали, он говорил не «для меня», а «для нас, украинцев». И вообще, старался приплести рассуждения о национальном к любой теме. Поначалу Ольгу это забавляло, но очень скоро начало удивлять. Явный перебор налицо. За Виктором вообще-то водилась склонность увлекаться как женщинами, так и всем остальным. Восторженное преклонение перед Вуди Алленом сменялось не менее восторженной любовью к фильмам Гринуэя, то Виктор читал запоем одного лишь Коэльо, то вдруг переключался на Пелевина. Недели три восклицал с недоумением: «Как же это я не открыл его раньше?!» Перечитывал особо полюбившиеся вещи по нескольку раз, сыпал цитатами налево и направо, но в один прекрасный день заявлял, что Запад себя исчерпал, литература может быть только на Востоке, и какое-то время никого кроме Мисимы с Мураками не признавал… Но вот национальная идея за все время их знакомства увлекла Виктора впервые. Раньше он свою принадлежность к украинской нации, казалось, не осознавал. А если и осознавал, то почти никогда о ней не упоминал. А если и упоминал, то в шутку. Придет вечером с работы, достанет из холодильника бутылку и закуску, подмигнет жене и скажет: «Не можна нам справжнім українцям без сала да без горілки»[17]. Или мог спеть на пару с дочерью «Ой, на горі та женці жнуть»[18]. Не всю песню, а только первый куплет, до «Гей, долиною, гей, широкою, козаки йдуть». Дальше не выучил. Ну, еще как-то раз объяснил Анечке, что голубой цвет на украинском флаге символизирует небо, а желтый – землю, бескрайние пшеничные поля. А тут вдруг понесло… Да как понесло!

То, что муж стал называть дочку Ганнусей, Ольгу не удивило – привык, пока были в Киеве. То, что вареники вдруг стали любимым блюдом, тоже не удивило, – очередное увлечение, пришедшее на смену питанию соевым творогом и пророщенными ростками. Ольга удивлялась, как это вообще можно есть, а Виктор наворачивал так, что за ушами трещало. И по три раза на дню рассказывал о том, насколько лучше стал себя чувствовать. Сейчас – то же самое. Наестся вареников, погладит себя ладонью по животу и начнет рассуждать о том, что нет лучше национальной кухни, ибо в ней все «исторически целесообразно и генетически обусловлено». Дочь раз спросила у Ольги, что такое «генетически обусловлено». Простой вопрос, а поставил в тупик.

В одночасье Украина стала у Виктора лучшей в мире страной, потеснив Англию, в которой он никогда не был, но восхищался заочно, и Финляндию, в которую они ездили зимой всей семьей кататься на лыжах. Ольга восторгов по поводу Финляндии не разделяла. Ничего особенного, страна как страна. Скупые на эмоции северяне, дороговизна, посмотреть не на что и развлечься особенно негде. Снега, правда, вдоволь, что в эпоху глобального потепления особенно ценно и лыжные трассы в идеальном порядке. Порядок у финнов в крови, умеют. Но уныло там, то ли дело – Италия. Для Ольги лучшей страной была Россия, а лучшим городом Москва. И не потому, что она здесь жила, а потому, что ей нравилось здесь жить. По целому ряду причин. Свое место, родное, привычное. Ольга никогда не считала себя патриоткой, но слушать иронично-язвительные замечания Виктора в адрес России и русских ей было неприятно. Смолчала раз, смолчала два, а на третий не выдержала. Дождалась, пока дочь уйдет в свою комнату (дело было за ужином) и сказала: