Испытания жизни - страница 42

– Петров, прекратите допрос! Мне надо с вами переговорить наедине.

Он дал знак следователю и тяжело ступая, вышел в соседнюю комнату, где стояло его любимое, старое кресло в котором он провел немало времени, обдумывая хитроумные планы.

– Садись Петров! Я думаю, что дело пора закрывать. Ульянов не рассказывает о своих сообщниках, или скрывает подельников. Ты не первый год у нас замужем и фантазия у тебя работает прилично. Так, что найди ему необходимых сообщников, там, где считаешь нужным.

В комнату осторожно и вкрадчиво вошел Хватов. Он прекрасно понимал, что в данном деле он играет первую скрипку. Именно он выявил тайного, замаскированного изменника, попавшего неслучайно в государственные органы. Полковник с отвращением, и с большей долей замаскированного страха относился к нему после всех им выявленных «врагов народа». Он нисколько не сомневался, что Хватов и его самого непременно заложит при каждом промахе и ошибке и, поэтому, он сейчас внимательно и выжидательно смотрел на капитана, настороженно ожидая любого подвоха с его стороны. Не торопясь, но в тоже время кратко и четко Хватов доложил, что вчера было совершенно нападение на сотрудника милиции с целью завладения оружием. Но благодаря смелости и отваге лейтенанта Пилипенко, который по счастливой случайности оказался неподалеку от места происшествия, нападавший так и не сумел завладеть оружием. Бандиту удалось скрыться под покровом темноты.

– Личность нападавшего установили, капитан?

– Так точно, товарищ полковник! Это наш старый знакомый: служитель культа – Хребтов. Именно он и напал на нашего сержанта. На месте преступления обнаружен нож с его отпечатками.

– Хорошо. Иди капитан и начинай работать по новому делу. Опять у нас знакомый поп объявился. Видимо, матерым врагом оказался, хотя и прикидывался перед всеми нами невинной овечкой.

Отпустив Хватова, который, как и ожидал полковник, преподнес ему очередной сюрприз, он почувствовал всем «организмом» как он, иногда, называл свою голову, что дело с Ульяновым оборачивается для него значительно хуже, чем он предполагал вначале. «Одно дело антиправительственная пропаганда, но, когда к ней примешивается и вооруженное нападение на сотрудников милиции, выходит другая статья. Без всякого сомнения, Ульянову будет вынесена высшая мера наказания. Но когда следователь в военном трибунале начнет давать ненужные показания на меня, бывшего его начальника, тогда вместе с Ульяновым «загремлю» и я. И вместо долгожданной столицы при складывающихся обстоятельствах лучшим для меня местом станут лесозаготовки в Красноярском крае». Соколов больше не мог спокойно усидеть на месте. Услужливое воображение рисовало ужасные последствия для него и его семьи. Достав из ящика стола бутылку коньяка, всегда находящегося у него под рукою, он, налив полный стакан благородного напитка, залпом проглотил его. Он любил поучать компаньонов, с которыми проводил свободное время, что пить выдержанный напиток надо не торопясь, пытаясь прочувствовать все неповторимые ароматы и испытать полностью вкусовую гамму, являющейся у каждого коньячного спирта уникальной и неповторимой. Сегодня Соколову было не до «дамских тонкостей», мешающих сейчас расслабиться и на время просто-напросто успокоиться. Полковник закурил крепкую папиросу, использовав для розжига чуть ли не треть коробка спичек, ломавшихся у него в дрожащих от волнения длинных, сильных пальцах. Он, сделав несколько глубоких, «до самых печенок», затяжек и почувствовал, что сильное нервное возбуждение, охватившее его, стало утихать. Не торопясь, он налил и второй стакан. И, внимательно стал рассматривать на свет игру красок благородного напитка, в потоке солнечных лучей, проникающего через прозрачное оконное стекло и растекающегося широкой светлой полосой по кабинету. Подобное действо успокаивало больше чем курение и, отпив несколько небольших глотков, он спокойно отстранил недопитый стакан, чувствуя себя успокоенным. У Соколова созревал и формировался безупречный план последующих действий, который следовало тщательно и неукоснительно выполнить и тогда все будет в порядке. «Опять понадобится противный Хватов, явно ненавидящий своего товарища Ульянова и готовый при любом подвернувшемся случае уничтожить его. Но Хватов может проделать подобное и в отношении меня. Этакая скотина у нас завелась. И как земля может носить подобных изменников и предателей, которые любого ближнего готовы продать за карьеру и приличные деньги. Правда, если честно взглянуть на себя, то и я нисколько не лучше пройдохи Хватова. Я тоже, ради дальнейшей карьеры, отдаю Ульянова, вина которого не доказана, под трибунал; а мог и не делать? Ладно, хватит мне думать, переживать и вибрировать, словно я институтка из Смольного. Начатое дело надо довести до конца. Решение я принял. Хватову я пообещаю свое место, и когда переведусь в столицу, посмотрю, что можно с ним будет сделать. Там он меня никак недостанет. А я его всегда могу держать на крючке. Ульянов оказался лишним в сложной игре и не вовремя появился у меня на дороге». Город не располагал собственной тюрьмой. При районном отделе милиции на первом этаже располагались камеры для содержания подследственных и всех остальных, по которым было закончено следствие, и они готовы были предстать перед судом, с последующим определением сидельцев в различные тюрьмы страны. В отношении бывшего следователя Ульянова начальство окончательно, не определилось, в каком из военных трибуналов будет рассматриваться его дело. Все сотрудники отдела знали, что он будет отдан под трибунал, в том числе и Александр. Дело оставалось за небольшим: надо было ждать, когда его повезут для расследования, а скорее всего, на расправу. В том, что влиятельные люди решительно были настроены для расправы с ним, Александр нисколько не сомневался. Меряя шагами одиночную камеру, освещенной тусклой, испускающей слабый свет лампой, подвешенной высоко под серым грязного цвета бетонным потолком, он пропускал через сознание все сцены прошлой жизни и работы, произошедшие с ним в течение последнего месяца. Иногда, сквозь маленькое зарешеченное ржавой сеткой пыльное немытое оконце, с улицы доносились приглушенные слова команд и шум автомобильных моторов, доказывающие, что разносторонняя жизнь районного отдела милиции продолжается, как ни в чем не бывало, без него, без Сашки Ульянова. Александр не отчаивался. Внутренней, врожденной интуицией он знал и чувствовал, что непременно выберется из затруднительного положения. Но какой ценой произойдет освобождение: он пока не мог представить. Ульянов только чувствовал, и надежда на спасение не покидала его. Шаг за шагом, мысленно перебирая все происходящее с ним, он нащупал начало странного и запутанного дела о его якобы предательстве и пособничеству врагам народа. История закрутилась с неожиданной пропажи дела священника Фотия, отпущенного на волю. И как говорится – «все пошло и поехало». Кому-то понадобилось подставлять его, рыться в документах и затем, подкинуть крупную сумму денег. И дальше: превратить невинного священника в злостного бандита, нападающего на сотрудника органов. Перебрав и проанализировав в уме все известные факты, Ульянов, наконец, полностью сложил запутанную мозаику. Однозначно получалось, что все каверзы подстроили ему ближайшие друзья и коллеги: Хватов и Соколов, используя сфабрикованное дело для продвижения по карьерной лестнице. Александр и раньше предполагал, что друг детства Хватов может в один прекрасный день решиться на предательство, для получения выгоды, но все же в глубине своей наивной души, он полагал, что настоящий товарищ не может пойти на подлость. Настоящий друг никогда не решится на предательство. Выходил твердый, однозначный вывод, – именно Хватов и совершил мерзкое предательство. Ульянову стало стыдно за ложного друга, и у него на душе появилось странное, почему-то жалостливое ощущение, словно именно он совершил постыдный отвратительный поступок и в случившемся есть его доля вины. Никак он не ожидал низкой подлости от бывшего друга Хватова и от своего начальника, к которому всегда относился с должным уважением. После скудного и непритязательного ужина, состоящего из малой порции плохо проваренной овсяной каши и кружки кипятка, куда вместо чая была положена сухая морковная стружка, лампочка под потолком съежилась и как бы уменьшилась в своих размерах и, наконец, погасла.