Дарников с сомнением смотрит на меня, на Макса и говорит вдруг:
– Чем дальше, тем меньше я доверяю и тебе, Игнатьев, и тебе, Ватолин. А этому вот, – в мою сторону кивает, – не доверяю совершенно.
Лично мне фиолетово как-то, доверяет ли он мне и всё такое. Сам я тоже не доверяю ни Максу, ни Владу. Разве что Гнусю… Кстати! Я ж ему в глаз дать хотел при встрече! Не забыть бы… Если жив останусь. Потому что сейчас разговор именно о жизни идёт. О моей. Шлёпнуть могут стопудово. То есть типа терять мне нечего. И я говорю тогда:
– А ты проверь! Все равно за Максом твоим глаз да глаз нужен. Вот я и послежу…
– А за тобой кто следить будет? – усмехается. – Бандит ты. Выродок. Дрянь.
Макс на меня опять с ненавистью уставился. Ясно же – я за его счёт выехать хочу. Ну, мне-то плевать, мне главное в живых остаться.
И тут вдруг девка какая-то встревает. Говорит:
– Пусть этот бандит с нами идёт…
Голос у неё противный, хрипловатый такой, дребезжащий. То ли горло у неё искусственное, то ли от рождения голос такой мерзкий – хуже, чем у меня даже, честное слово!
Оглянулся я на неё – тьфу! Голосочку своему под стать. Не, не то чтобы страшная она очень (хотя и не без этого, конечно), а жалкая какая-то. Выглядит так, словно ей по башке ведром стукнули. Мусорным. Полным.
Худая до ужаса, словно макаронина. Длинная к тому же, неказистая вся какая-то, на шлагбаум погнутый смахивает. А на ногах еле держится. Дунешь на неё – свалится. И стоит она не по-человечески… или это ноги у неё кривые такие?.. Не въедешь сразу. Напялила на себя непонятный балахон какой-то дурацкий, чёрный, и плавает под ним, как рыба пьяная, и всё такое… Нос востренький, птичий, со всеми присущими ему прелестями соответственно. Волосы чёрные, короткие, непослушные. Торчат во все стороны, как солома на крыше дома после взрыва. Вот только глазища у неё (да, именно глазища!) – что ты! Силища такая в глазах, почище, чем у Дарникова. Огромные, чёрные… Они к её лицу даже и не подходят совсем. Да и вообще к ней не подходят. Вся нелепая, несуразная, хотя и заступаться пытается. А глазища-то горят, светятся!
А сам Дарников теперь уже взглядом по всем по нам по четверым прыгает – девка, Макс, Гнусь, я, опять девка… И кажется мне, что я своими словами про Макса в точку попал – не доверяет ему Дарников, ох не доверяет. И всё такое. Почему не доверяет – фиолетово. Но мне это походу на руку окажется.
– Возьмёшь его в свою группу, Эллина, – сказал, как отрубил.
Девка кивнула, а я сразу же ляпнул:
– Оружие дайте!
Ну, мне сразу же и дали, типа опять прикладом и по тому же боку. Не, нормально, да? Не расстреляли, так что ж теперь, прикладом забить?! Суки.
– Вставай, Прыжок, – говорит Макс. А в глазах его опять злость.
– Ничего, – отвечаю, – благодарствуйте, я пока что тут малость полежу, с земли не так больно падать…
Но встать, конечно, пришлось. Потому как с прикладом не поспоришь. Блин! И откуда у них тут столько прикладов?! По три штуки на каждом автомате, что ли? С ума сойти можно!
– Сегодня же отправляетесь, – приказывает Дарников. – Катя, возьми…
И блокнот старика того девке какой-то протягивает.
Я сразу вспомнил – Катя! Не та ли самая, к которой Дарников этот так почтительно обращался? Поглядел я на неё – страшноватая тоже, типа Эллины этой. Лысая – то ли сама наголо бреется, то ли ещё чего. Половина морды какая-то ненастоящая – серебрится, словно лужа грязи под луной. Когда она стояла ко мне нормальной стороной лица повёрнута – ничего так, терпимая девка. Можно было б и под одёжкой её слегка пощупать, и всё такое остальное, само-собой, тоже как бы. А как потом повернулась она – мать твою!.. Гоблин свежезажаренный и то краше! И одета она как-то необычно. Не, конечно, остальные из этой развесёлой компании тоже не в армейских шмотках. Но она как-то в глаза бросается – чёрные штаны, куртка тоже чёрная, вся такими блестящими железяками утыканная. А на плече у неё сумка – тоже вся чёрная такая.
