Марселина – странное имя.
Марселина – женщина с белыми волосами.
Марселина – моя жена. Теперь уже бывшая.
Однажды она тяжело заболела. Я повёл её к докторам, анализы были идеальные, но Марселина гасла на глазах. Доктора только разводили руками.
В те времена нетрадиционная медицина становилось модной. Это было в духе происходящего в стране. Все только и говорили о разоружении и о новых свободах. И я пришёл за помощью к Диомеду Петровичу Прилепко, известному городскому гомеопату.
– Выручай, Диомед, – сказал я. – Жена чахнет.
Посмотрев медицинскую карту Марселины, гомеопат вздохнул.
– Случай непростой. К психоаналитику ходил?
Я был категоричен:
– Никакого фрейдизма! У русских другая ментальность.
– А кто спорит? – грустно сказал Диомед. И я понял, что он не поможет.
– Я сам вылечу Марселину.
– Попробуй! – оживился гомеопат и торопливо пожал мне руку.
Тогда я много занимался фотографией. Мы только что поженились с Марселиной. Объектом моих фотосессий была, конечно, моя жена.
Просматривая карточки, я заметил следы таинственной болезни. Не следствие, но причину, казалось мне, я разглядел. Словно бы маленькие рожки проступали на голове моей Марселины. Бесовская печать – решил я и отправил в горящую печь семейный альбом.
– Помнишь фотоснимок, где ты смешно надуваешь щёки? – спросил я Марселину.
– Это мой любимый.
– Я сжег его.
– Зачем? – изумилась жена.
– Ну… – я замялся, – неудачный ракурс.
– Ты не имеешь права менять чужую линию жизни! – гневно сказала Марселина и сделала то, что делать было нельзя. Она запустила в меня стаканом.
Я никогда не жаловался на свою реакцию. Стакан я поймал. Но что–то внутри надломилось.
– Огонь очищает, – неуклюже искал я примирения. – Наши отпускные фотокарточки тоже сгорели… И я увернулся от летящей кофемолки.
С тех пор болезнь стала прогрессировать.
Когда Марселина швырнула в меня Библию, подаренную тёщей–иеговисткой, я понял, что дальше тянуть нельзя. Я вспомнил, как в одной из телепередач целительница Джуна советовала опустить фотокарточку болящего в родниковую воду. Через двенадцать лет у Джуны умрёт любимый сын. Она оставит своё волхование. Если бы я знал, чем закончатся мои опыты!
На одном из снимков, который я малодушно уберёг от огня, Марселина улыбалась как–то по–особенному. Чуть неровные верхние зубы, приподнятый левый уголок рта придавали лицу небольшую асимметрию. И улыбка делала его совершенно доверчивым и беззащитным.
У нас было своё укромное место на берегу океана, куда мы выбирались в тёплые дни лета. Там, в песке, я закопал эту последнюю уцелевшую фотографию. Океанская вода, свежий ветер и чистый песок соединятся с изображением Марселины в животворный сплав, в симфонию! Так я думал. И у меня получилось. Почти всё…
Здоровье Марселины пошло на поправку. Она перестала бросать в меня предметы, прибавила в весе. Я потирал руки и собирался поставить дело на поток. Пусть Диомед завидует! – торжествовал я.
– Тебе гораздо лучше, – однажды не без самодовольства сказал я жене.
– Да, ты знаешь… – рассеянно ответила Марселина.
– Почему же не верила мне? – спросил я с обидой.
