Однако то, чего не должны были узнать резиденты разведок, так и осталось для них тайной. Это касалось, например, сведений о том, куда делись личные сокровища царской семьи. То, что сокровища эти исчислялись фантастическими суммами, было общеизвестно. А вот то, где, как были экспроприированы они, были ли экспроприированы и в какой мере, куда делись, – об этом составлялись другие отчёты и рапорта, тоже ложащиеся в архивы ЧК и тоже активно использующиеся в текущих разработках. Но сведения о таких отчётах, рапортах и разработках никуда дальше ЧК и ЦК не просачивались.
А ещё совершенно секретной графой велся учёт документов, касающихся именно места захоронения трупов и, что самое интересное, количества трупов, состояния трупов при захоронении, способов, которыми доводили останки погибших до невозможности идентификации. И, что уж совершенно непонятно, вёлся тщательный отбор и классификация любой информации о возникающих слухах. Каких? Да тех же самых – о выжившем царевиче Алексее, о выживших Марии или Анастасии, о том, что все спасены, о том, что все погибли.
Непонятно? Непонятно. Но, видно, были причины такой активной деятельности. Видно, не всё в порядке было с теми секретными отчётами, о которых с разной степенью трудности узнавали все разведки мира. И поэтому многочисленные агенты ЧК беспрестанно тоже были в поиске любых сведений по подтверждению или опровержению любых возникающих слухов. И у них, так же, как и у следователей Белой армии, продолжающих отыскивать останки царской семьи, не было ни одной зацепочки. Ну ни малейшей!
Утро было тяжким. А, впрочем, это было наверняка уже не утро. Сквозь серую мглу осеннего дня, пробравшуюся в остывающий дом, Саша услышал стук. Стучали в окно.
Он, закутавшись в одеяло, подошёл – точно, шумели тут. Две женщины, возбуждённо жестикулируя, собирались уже уходить, но обернулись на звук открываемой рамы.
– О, здесь кто-то есть, – сказала та, что помоложе. – Уж не вы ли тот Саша, что с города приехал?
Александр кивнул, поняв, что лучше пока молчать.
– Так вот где, значит, они всю ночь куролесили? – завизжала, уперев руки в бока, та же самая женщина. – Отвечай, негодяй, куда наших мужей увезли?!
– К-каких мужей? – Саша даже закашлялся от неожиданности. – Да что, собственно, произошло?
Женщины вдруг одновременно заголосили, обливаясь слезами.
– Чуяло моё сердце, что Толян врёт! – плакала одна.
– И старого-то дурака подговорили! – причитала другая. – И зачем вы только, городские, в нашу жизнь вмешиваетесь?!
– Да это же изверги, убийцы! Знаешь, как они Толяну под дых дали?
Саша вообще не понимал, что происходит и какая связь может быть между ним, какими-то извергами и убийцами, этими женщинами и их будто бы пропавшими мужьями.
– Идите-ка в дом, я сейчас открою, – сказал он, прикрывая окно.
Пока одевался, несколько раз громко позвал:
– Валера! Валерка!!! Да что же это такое…
На ходу застегнувшись и засунув ноги в первые попавшиеся на пути тапки, подошёл ко входной двери и открыл её. В дом шагнули те же две женщины, уже успевшие утереть слёзы. Плотно прикрыв за собой дверь, заявили:
– Наших мужей похитили.
– Кто? – Ничего не понял Саша.
– Вот мы и хотели узнать, кто, – ответила бойкая молодуха. – Вчера Толян с Сан-Платонычем якобы в город отправились, а сами – сюда. На попойку.
– А… – Догадался наконец Саша. – Так вы, наверное, и есть Маша? А другой… этот Сан-Платоныч… это кто?
