– Вот, да! Да, да, да! – Бражник искал нужное слово, он шарил в воздухе руками и повторил: – Кабан! Какое это точное, какое это объемное понятие! Кабан! Простейший живучий кабан! А Лиза была нежная, Лиза была воздушным человеком, она потому и пришла в такой ужас… Ой, как я ее сейчас понимаю!
Бражник все время двигал предметы, свою тарелку, бокал, корытце с соусом, салфетницу, он все переставил, навалился животом на стол и нас к себе поближе собрал под крылья.
– Послушайте, послушайте, что я скажу, – он перешел на шепот, – там, на балконе, к ней пришло осознанье. Лиза все поняла! Она-то думала, что вокруг нее мужчины, вокруг нее люди, а рядом оказались одни кабаны! Это же страшно… Страшно!
– Да все мужики такие же точно! – Аллочка стряхнула его руку. – Синицкий – обычный мужик. Чем он мог ее спровоцировать?
– День рожденья! – я наконец-то нашла, что ему предъявить. – Зачем он устроил тот день рожденья?
– Да Лиза замужем была! – Аллочка закричала. – Он ей вообще ничего не должен! Это его было личное дело – устраивать день рожденья или не устраивать! Синицкий не толкал ее с балкона, она сама пошла и сиганула! Потому что Лиза эгоистка! Она это сделала всем назло!
Когда Аллочка сказала «всем назло», я сразу вспомнила историю про аспирин. В последнем классе у нее была короткая связь с мужем старшей сестры. Это он ей объяснил, что все мужчины одинаковы, что отношения могут прерываться и не обязывать.
«Ты поняла?» – он у нее спросил. «Да, поняла», – она согласилась.
После этого Аллочка захотела сделать всем назло. Она выпила несколько пачек аспирина, не знаю, сколько именно. Ей стало плохо, она прибежала к маме: «Мама! Я аспирином отравилась!» Вызвали «Скорую», недельку подержали девочку в больнице и вернули домой. Зачем травилась – спрашивали, но Аллочка никому ничего не рассказала.
В июле, когда солили огурцы, соседка кричала во двор через стежку:
– Девчонки! У вас аспирина нету? А то мне в банки нечего ложить.
– Не-е-ету, – ей отвечали, – у нас аспирина нету. Алка весь выпила.
В июле огурцы закрутили, а в сентябре Аллочка уехала в город, учиться.
Бражник этих тонкостей не знал, поэтому все принял близко к сердцу.
– Как ты можешь? – Он запрыгал, и пальчиками сразу дзынь-дзынь-дзынь. – У Лизы был шок! Болевой шок! У нее разрывалась душа!
– Лиза – истеричка, – Аллочка не шелохнулась. – Истерички всегда играют на публику.
– Какая публика? Какая публика? Она одна стояла на балконе!
– Бражник! – вмешалась Чернушкина. – Что ты мне голову забиваешь? Болевой шок – какой болевой шок?.. Лиза была здорова, она была психически здорова. Могла бы и потерпеть!
– Да, солнце? Ты так уверена? А может быть, как раз в тот момент она и не была здорова? Может быть, у нее был приступ? Всего на несколько минут?
– Извини меня, Бражник, конечно, – Чернушкина как-то странно надулась и покраснела. – Лиза сейчас в гробу перевернется, но я должна сказать… – Она тряхнула головой, по-моему, слишком сильно, и закричала: – Истерика – это не болезнь! Истерика – это безответственность! Без-от-вет-ствен-ность – и никакой не приступ!
Чернушкина говорила «безответственность» четко по слогам, точно так же, как мама ей в детстве внедряла. Это было не очень приятно слушать, как будто по мозгам стучали барабанной палочкой. Зато на пользу, все пошло на пользу, Чернушкина усвоила и выросла ответственной.
Бражник вспотел и стянул с себя свитер.
