Истопись. Eistopeis - страница 16

Но приглядимся: оба принципа в общем-то указывают на нечто единое: заплатить цену, прежде нежели нечто получить. Рискнуть многим, или же посвятить время изучению, – и тогда получаемое понимание якобы будет или должно оказаться более достоверным – субъективно-психологически и даже объективно, эпистемически. С первым, субъективным, спорить не станем; но второе, «твердое», едва ли гарантировано, даже если к сему монотонно приближаешься: чем больше предведения, тем-де яснее понимание – или дальнейшее постижение.

Но ведь это во многом частное представление пути, нами изначально формализуемого как уступка талебовости, в рамках «проделывания работы за оппонентов» (позволили себе этакую сверхфору, игру в благородство там, где на взаимность не рассчитываем): остаток пути во многом определяется предшествующим следованием. Как обобщенным инвестированием. Ведь и он предлагает некую модель инвестирования, где, кстати, возможен расчет на получение много более вложенного – к примеру, «антихрупкости» как золотой жилы. Но разве не должно ему быть готовым заплатить за нее всем, вплоть до «хрупкости» во всем остальном, включая предшествовавшее?

Более общо: его принцип – не представляет ли всего лишь частного случая простого восполнения и резидуали? Когда опрощение включает, среди прочего, и совлечение всего, кроме выбранного (в лучшем случае, дабы не «продешевить», – главного). Быть готовым заплатить всем остальным, рискнуть всем вплоть до прочего оставшегося, так что среда (в т.ч. как игрок случая) решит, пользовать ли сей опцион. По слову писаному, найдя драгоценнейшее, пойти и все остальное продать.

Если приглядеться, сверх сего талебовость не предлагает ничего, ибо выходит за зону интересного, заметая ниже необходимого и сверх достаточного (т.е. требуя излишнего в меньшем). Тем самым это либо правдоподобная пустышка, либо химера, едва касающаяся зоны интересного – континуум или спектр меж необходимым и достаточным. В лучшем случае предлагая вспоможение либо «дом на песке», в худшем же – «бремена неудобоносимые», дополнительное ограничение к преизбыточному числу, что и без того трудно удовлетворить без ущерба прочим пунктам закона.

Талебовость так и не подбирается к принципу симметрии, что заложен и в златом правиле, и в кантовости как мета-императивности (потенциале создания императива, по определению равно обязательного к исполнению всеми сторонами, включая автора), притом что последнее лишь подражает первому, одновременно заимствуя из руссовианского царства целей (где даже животные обладаю правами и не должны рассматриваться исключительно как средства). Тем паче странно, что талебовость метит угодить в область супер-асимметрии: может быть, для того и говорит о вводных или предварительной компетенции, что рассматривает сии как средство повышения шансов выхода на «квадрант антихрупкости», включая растущую отдачу к масштабу (IRS)? Но тогда нет нужды сводить успешность в сем (или чем-либо помимо области познания как такового, помимо его прагматичной роли или инструментальных заменителей) к эпистемическому улучению и улучшению.

Следуя себе-империрующему, говорить (опираясь на свой же этический и эпистемико-прагматический фильтр) Талеб волен только о риске и даже не о его расширении в смысле природы неопределенности. Хотя бы потому, что посвятил время «практической» деятельности в области опоры на риск. (Очевидно, именно трейдеры, вообще торговцы и маркетологи любят сводить «практику» к своей области, а офисный планктон так и вовсе мнит себя «трудягами» исключительными, через определенный артикль). Его «цена» или залог собственной шкуры – это обмен фантиков на фантики же (желательно – меньшего их числа на большее), с вложением некоего эмоционального напряжения и времени.