В клокочущей пучине суеты привычно терпит бедствие главное, сбрасываемое подобно балласту: любовь и мудрость. Пока сии перевешивают различия и конфликты, цена вопроса и путевая взвесь остаются регулярными, так что возможны «мир во всем мире» и центростремительное согласие внутри империй, блоков, альянсов, что и оным позволяет производить нечто небесполезное, не повергая в цейтнот ошибок и крайних средств. Но когда различия начинают превалировать, определяя перцепцию сути, центробежность уже трудно локализовать (в юрисдикции и ареале неприятеля), так что пущенный «красный петух» при переменчивом (в эпоху-то «потепления») ветре вскоре перекидывается назад на поджигателя.
И знаете? Ведь и о сем предупреждал Гессе. Не позднее года 1927 знал (как следует из «Степного волка»), что великая война грядет. Возможно, ранее она переносилась на более отдаленный срок, а затем, опять же, «времена ускорились» в рамках заочной эскалаторной спирали потенциального конфликта, упирающегося в гибкий критерий «относительного баланса сил». Который ляжет в основу и логики создания ядерного оружия у обеих сверхдержав как условия сдерживания – необходимого, но едва ли достаточного. Который вполне вяжется с перцепцией сравнительной депривации «великогерманской нации» после Первой войны (очевидно, на контрасте с достижениями, которые отчего-то не помогли понять первопричин, вместить роли собственного авантюризма как одного из проявлений либеральной безответственности. И который вполне соотносим с понятием сравнительных экономических преимуществ, то подрываемых санкциями (как, кстати, мнилось тем же реваншистам, из чего следует относительность абсолютных преимуществ или максимума мобилизируемых средств), то создаваемых лишь в воображении масс сетеподобной поддержкой. Близорукость поиска максимума как якобы гаранта «лучшего равновесия», как уже подчеркивалось, явлена была не только во Вьетнаме, но и совсем недавно – в подборе санкций и прочих репрессий, в т.ч. по линии спорта, которые лишь укрепили возможности вероятного противника, которого Запад надеялся ослабить. Причем второй соперник, все это время крепнувший параллельно в «спящем режиме», вдруг также обнаружил баланс сил смещенным в его пользу.
Это все возможно было предвидеть без ворожбы, мнимой мощи эконометрического data-mining, слепого «машинного обучения», прочих мириад деферентов и калибровок, подобно Стандартной модели, ищущих громоздкими упрощениями охватить хоть ничтожный дополнительный процент «темных» материи-энергии. Но налицо технический парадокс технического же прогресса: располагаем методами и средствами – будем их использовать, причем максимально, ибо линейность ожидания mapping (перехода затрат в выхлоп) столь правдоподобна, что и от нее отказаться горше смерти и позора. Тем паче – гибели-сраму «на миру», коллективных, как крайнего сценария «совместного сползания» и «дольней комплементарности». Когда сам факт тотальной и безусловной поддержки всех всеми (и, тем самым, тривиальный – самих себя, причем вне возврата к себе как самобытности), в том числе сетеподобной поддержки метода либо цитирования, упирается в критерий престижа, мета-ценности рекуррентного характера. Даже притом, что само пребывание (присутствие) в подобном клубном режиме тождественно представляет опасность, создает сценарий ухудшения как достаточный для устойчивости совместной деградации, внешне даже выглядящей как потенциал
