Исторический сборник «Память». Исследования и материалы - страница 5
Этот съезд положил конец одиноким попыткам подвергнуть сомнению советский строй. Люди переставали бояться, начали высказывать свои мнения, делиться информацией, обсуждать волнующие их вопросы. По вечерам мы собирались в тесных квартирах, читали стихи, предавались воспоминаниям, обменивались новостями. В результате возникала реальная картина того, что происходит в стране. То было время нашего пробуждения[22].
Начавшаяся после смерти Сталина «литературная оттепель» достигла своей вершины с публикацией «Одного дня Ивана Денисовича» А.И. Солженицына в ноябре 1962 года. Из толстых литературных журналов «Новый мир», несомненно, был самым либеральным. После того как знаменитый поэт А.Т. Твардовский снова возглавил редакцию журнала в 1958 году, «Новый мир» стал «единственным общественным воплощением этики и менталитета интеллигенции»[23]. Именно Твардовский сумел убедить Хрущева в необходимости опубликовать «Один день Ивана Денисовича» – неприемлемую с точки зрения цензуры повесть. До этого на страницах журнала уже появлялись произведения, посвященные теме репрессий: «Кира Георгиевна» Виктора Некрасова (июнь 1961 г.), глава из мемуаров Ильи Эренбурга «Люди, годы, жизнь» (май 1962 г.)[24]. Однако по качеству текста, по уровню вызванного общественного интереса и по масштабу откликов «Один день…» превзошел все предыдущие публикации. По всей стране стояли очереди за одиннадцатым номером «Нового мира»; на имя Солженицына приходили сотни писем от читателей, потрясенных талантом до тех пор неизвестного автора, в том числе от бывших заключенных и – реже – от ярых защитников Сталина. Повесть, которую Корней Чуковский назвал «литературным чудом», а Самуил Маршак – «правдивой»[25], вызвала очень сильные эмоции. Для тех, кто прошел через лагеря и тюрьмы, она являла собой важную веху на восходящем, как тогда казалось, пути реабилитации жертв сталинского произвола.
Солженицын был не единственным автором, который интересовался «белыми пятнами» советской истории. Бо́льшая часть опубликованных в то время текстов по «гулаговской тематике» представляла собой либо мемуары, либо художественные произведения, однако некоторые историки тоже пытались раздвинуть жесткие идеологические рамки в своей науке. Правда, из-за строгого партийного контроля над общественными науками в этой области эффект десталинизации был не столь ощутим. Тем не менее наказания за отступления от сталинского «Краткого курса истории ВКП(б)» уже не были систематическими, а открытые и относительно свободные дискуссии стали возможными на таких мероприятиях, как Всесоюзное совещание о мерах улучшения подготовки научно-педагогических кадров по историческим наукам (декабрь 1962 г.)[26]. В Институте истории АН СССР некоторые сотрудники заинтересовались столь «деликатными» вопросами, как история коллективизации (Виктор Данилов), занялись поиском новых методологических подходов, отличных от классических марксистских (Михаил Гефтер)[27]. Старшим научным сотрудником в Институте истории работал и Александр Некрич, специалист по британской внешней политике во время Второй мировой войны. В то время он готовил к публикации монографию «1941. 22 июня», посвященную предпосылкам немецкого нападения на Советский Союз и демонстрирующую непростительные стратегические просчеты советского руководства и лично Сталина.