Истории для кино - страница 26

– А ты думал зажать банкет? – усмехается Пианист.

Тромбонист подходит к микрофону:

– Мы долго думали, Лёдя, что тебе подарить. Но у тебя все есть, да уже и мало чего надо в нашем возрасте…

– Шо ты примазываешься к моему возрасту, пацан! – возмущается Утесов.

Все смеются. Тромбонист продолжает:

– В общем, мы решили подарить тебе то, что ты любишь больше всего на свете…

– Диточка, спокойно! – подмигивает Скрипач. – Это не то, что папе запретил доктор.

– Не порть мне ребенка! – немедленно парирует Утесов.

– Короче, – продолжает Тромбонист, – Мы знаем, Лёдя, что больше всего на свете ты любишь нашу с тобой музыку. Хорошую музыку! И мы дарим тебе – хорошего понемножку…

Тромбонист дает отмашку своим тромбоном, и ветераны «Теа-джаза» начинают попурри из старых песен. А на лице Утесова – целая гамма чувств, вызываемых той или иной мелодией.

«Легко на сердце от песни веселой» – и появляется бодрая улыбка.

«Как много девушек хороших» – и взгляд становится лирическим.

«Одессит Мишка» – и сурово углубляется морщина меж бровей.

А когда звучат лихие «Бублички», взгляд Утесова туманится воспоминаниями…

УКРАИНА, 1911 ГОД

По разбитым сельским дорогам тащится караван цирка Бороданова – под аккомпанемент бесконечного дождя и песенки, которую напевает, болтая ногами на одной из тяжело груженых подвод, Лёдя:

Мускулистый бритоголовый силач Яков Ярославцев резко обрывает песню Лёди:

– Заткнись!

Да, отношения у них не сложились сразу. Хотя совершено не понятно почему.

Вот уже месяц бородановский цирк колесил по украинским селам, молдавским поселениям, татарским и еврейским местечкам, разбивая свой шатер-шапито на рыночных площадях и по мере сил развлекая местную публику

А публики в шапито набивалось немало – особенно детей. Ну, и взрослые, конечно, тоже: простые селянки с живыми румяными лицами, в пышных цветастых юбках и кофтах, манерные дамочки – учительницы и продавщицы, модистки в шляпках с вуальками и кружевных перчатках, мужики в косоворотках и начищенных сапогах, местные франты в клетчатых пиджачках и даже с тросточками… Вся эта разношерстная публика одинаково радовалась, веселилась, хлопала, свистела и дружно лузгала семечки, несмотря на грозное предупреждение Бороданова перед началом программы, что семечки категорически запрещены.

Бороданов – не только хозяин цирка, но и шпрехшталмейстер, объявляющий номера. Номеров было немного, но были они неплохие: жонглеры – два крепыша, акробаты-велосипедисты, конные наездники, силач Ярославцев…

Ярославцев действительно был силачом. Он запросто выжимал штанги, легко играл пудовыми гирями и, запрягшись в телегу, катал на себе чуть ли не всю детвору, набившуюся в шапито.

А Лёдя – мастер все руки и старший куда пошлют: немножко акробат, немножко жонглер, рыжий клоун, зазывала публики, а в свободное от всего этого время убирал манеж и ухаживал за лошадьми.

Так что, казалось бы, у Ярославцева и Лёди – у каждого свое дело, своя жизнь, и делить им нечего. Но нет, была, была в цирке очаровательная, семнадцатилетняя, ну просто куколка – белокурая и с голубыми глазками – дрессировщица собачек Любаша. Она-то и стала пока что еще не очень явным, но уже явно созревающим яблочком раздора силача и клоуна.