– Все же социальные службы работали в те времена хорошо. Короче говоря, меня вызвали куда-то, уже не помню, куда, и сообщили, что у моего мужа, а значит, и у меня, есть квартира в Тбилиси, поэтому я должна в срочном порядке освободить комнату.
Ничего другого не оставалось, как собрать пожитки, ребенка и приехать сюда. – Люба мотнула головой и улыбнулась.
– Ты не думай, что здесь всегда так было.
– Как «так»?
– Ну так… грустно, безлюдно… Нет, так было не всегда. Когда я впервые зашла в этот двор, он был полон веселого шума. Во всех квартирках жили семьи. Все со всеми дружили. Двери не закрывались вообще. Все ко всем ходили в гости как к себе домой.
Глаза у Любы заблестели, было видно, что ей приятны эти воспоминания:
– Меня приняли как родную. По большому счету мою дочь воспитали соседи, так как мне сразу пришлось выйти на работу. Хотя я знала, что за ребенком присмотрят, было тяжело уходить каждое утро, оставляя ее хоть на хороших, но все же чужих людей. Все время казалось, что дочь будет меня искать, звать, плакать, поэтому как только мы расставались, я начинала молиться одними и теми же словами…
Люба замолчала.
– Какими словами, тетя Люба?
– Настоящих молитв я не знала, просто твердила одно и то же: « Господи! Спаси и сохрани мою дочку. Пусть у нее все будет хорошо. Пусть ее минуют все беды, и пусть она не вспоминает обо мне и не переживает о том, что меня нет рядом, пусть ей будет без меня хорошо».
– И что?
– И ничего, видишь, все получилось точно так, как я и просила, – не вспоминает, не ценит, не переживает, – Люба вздохнула. – Ты просто не представляешь, на какие жертвы я шла ради нее. Только недавно, на старости лет, вернулась к мольберту. А тогда, в девяностые, оставила школу, в которой преподавала, и, несмотря на то, что очень любила свою работу, поехала зарабатывать деньги в Турцию. Ох, даже вспоминать не хочу, сколько унижений и боли я перенесла, лишь бы моя дочь ни в чем не нуждалась. Теперь-то, конечно, понимаю, что нельзя класть свою жизнь на алтарь благосостояния детей, они все равно этого не оценят… Ну да ладно, лишь бы моя дочь и мои внуки жили долго и счастливо, а как они будут относиться ко мне, не имеет никакого значения. Лишь бы им было хорошо…
Хотя я каждый день звонила своей маме, справляясь о ее здоровье и рассказывая, как прошел мой день, она о продаже дома и переезде в Тбилиси не заикалась, а мне неудобно было спрашивать. Но месяцев через шесть после первого разговора, когда я, как это бывало ежедневно, позвонила, чтобы узнать об ее самочувствии, мама сказала:
– Дочь, я довольно долго думала о твоем предложении…
Я усмехнулась…
– И хочу тебе сказать, дорогая моя, я не могу срываться с места и тем более продавать дом. Когда-нибудь он станет полностью твоим, но пока я жива, я буду в нем жить. И прошу, больше не поднимай этот вопрос. Я чуть не заболела, обдумывая его. Ты что, хочешь моей смерти?
– Нет, мама, конечно нет, извини.
– Ладно, уже поздно извиняться, я чуть не умерла, а ты даже не приехала меня проведать.
– Мама, Боже мой, что с тобой случилось? Я не знала! Ты же мне ничего не говорила!
Мама, не слушая моих оправданий, продолжила:
– Конечно, ты теперь столичная штучка, работаешь на телевидении и о матери даже не вспоминаешь…
– Но, как… я же звоню тебе каждый день… ну прости меня, мама… Что мне сделать, чтобы ты меня простила?
