Вот про них, про двух сестер-«молодок», на двоих которым сто сорок три года, и пойдет речь в очередной истории про заводьевскую коммуну.
Летняя пятница в Заводье – день, когда Валентин Сергеевич собирает заказы, заводит своего трудягу «кабанчика» и отправляется в райцентр. Официально это транспортное средство называется «Муравей», но коммунары прозвали его «кабанчиком» за характерное «хрюканье», которое он издает, когда заводится.
Потребности стариков невелики, да и заказы разнообразием не отличаются. Собрав деньги и записки, бывший военный завел «кабанчика» и уехал.
Вернулся Сергеич часа в четыре. Остановившись возле дома Мохнатого, он посигналил. К «кабанчику» потянулись сельчане. Не спеша разбирая пакеты, они получали от Сергеича сдачу, если она имелась, и пояснения по покупкам. Последними к дому Мохнатого подошли Митрич и Шура.
В прицепе осталось три пакета: один небольшой белый и два огромных, заполненных под завязку черных.
Сергеич протянул Митричу белый, а на Шуру посмотрел с сомнением. Миниатюрная женщина семидесяти лет, одетая в веселый голубой халатик в белую ромашку, и сама выглядела как прекрасный луговой цветок.
Голову ее окружали седые волнистые волосы, оформленные в короткую стрижку. Они слегка вздымались на ветру, создавая светящийся на солнце ореол. Ножки, обутые в светло-зеленые мокасины, скромно выглядывали из-под халатика. На лице застыла растерянная улыбка, собравшая лучики морщин возле глаз.
И пусть будет стыдно тому, кто сумел бы назвать эту женщину старухой.
– Шурочка, милая, но зачем же вы ножки-то били? Я б вам все к дому подвез, – приветливо улыбаясь женщине, сказал Валентин Сергеевич.
Митрич, уже собравшийся уходить со своим грузом, приостановился и подозрительно посмотрел на Шуру. Тем временем Сергеич откинул борт прицепа, подстелил кусок картона и протянул руку Шуре:
– Давайте-ка, усаживайтесь, я вас с комфортом довезу.
На крыльцо вышел Никитич, заинтересованный происходящим.
– Ой, Валентин Сергеевич, да я донесу, чего уж там, – смущенно ответила Шура.
– Не обижайте меня, Шурочка, – нарочито обидчиво проговорил бывший военный и, слегка поднатужившись, поднял Шурочку и усадил на край прицепа.
– Вы только держитесь покрепче, а я медленно поеду.
Федор Никитич вышел за калитку и подошел к впавшему в ступор Митричу.
– Чего это они? – сурово спросил он соседа.
– Да я и сам не понял. Вот стою, думаю. День рождения у Нюры через месяц. Стало быть, рановато еще продуктами закупаться. Родственников у них нет, приезжать в гости некому. А пакеты-то тяжелые, Сергеич сам сказал, что неподъемные, – почесав затылок, озвучил свой немудреный анализ Митрич.
– Какие пакеты? – непонимающе спросил Никитич.
– Да ну тя, Мохнатый. Я ж говорю, большие, черныя, они одни в «кабанчике» остались, – отмахнулся от него Митрич и зашагал к своему дому.
Федор Никитич, тайно симпатизирующий Шурочке, встревожился, но потом пожал плечами и пошел заниматься делами.
В следующую пятницу ситуация повторилась. Только теперь Сергеич сразу поехал до дома Шуры, но коммунары уже заприметили два тяжелых черных пакета.
Не на шутку взволновавшись, Мохнатый пошел к Светлане Николаевне. Удивительным образом у ее порога оказался и дотошливый Митрич. Посмотрев друг на друга, мужики решительно постучались в дом фельдшерицы.
Увидев на пороге двух мужиков с озадаченно-серьезными лицами, женщина тоже заволновалась.
