– Мистика какая-то.
– Может и она самая – мистика, только старики считают, что даже встреча с этим медведем не сулит ничего хорошего. Если повторно прийти на то место и опять повстречаться с ним – жди беды. Насчет последнего можешь даже не сомневаться. Правда, есть у него и более уважительное имя – Кайын-Кутх, то есть Медведь-Бог. Так его местные называют.
– А сам то ты его видел?
– Раз с тобой сижу и разговариваю значит не видел. Как рычит слышал. Да и следы… Но это потом уже, когда закончилось всё. Вовремя тогда наши, подоспели. Спасибо Айыыне, а то так бы и помер я там. Я после этого почитай год ходить не мог и не слышал ничего. Единственно, что помню на тот момент – подходит ко мне Айыына и что-то говорит, руку мою тянет. А я, Степаныч, веришь – нет, не то, что встать, пошевелиться не могу. Ну мужики то подсобили, подняли. Волокут меня, а я мордой в землю. Головы поднять не могу. Все, как в тумане, но следы я все же увидел. А следы то здоровущие. Коль тебя, Степаныч, подле того следа положить, так в аккурат половина тебя бы и вышла.
– Ну, ты, дед ври, да не завирайся. Загнул – половина. У страха, говорят, глаза велики, слыхал?
– Слыхал. Отчего же не слыхать. Да вот только около того следа Сенька, главарь их и лежал. Царствие ему небесное, хотя дерьмо человек был. Его там половина то и лежала. Куснул Иркуйем его значится. Вот как. Как куснул, так половину и оттяпал. Оно и понятно, здоровущий зверь то. Да и подельники его, те, что с ним были, тоже того. Никого в живых не осталось. Мужики их собирали ходили. По кускам. Только мало, что нашли. Пожрал видать.
Старик рассеяно похлопал по карманам, вытащил старую самодельную трубку и кисет с махоркой. Ловкими движениями морщинистых, но еще крепких пальцев, набил ее. Затем потянулся к костру, выудил тлеющую ветку, подул на неё, подкурил и шумно выдохнул.
– Пожрал он их, Степаныч. Как пить дать. Да я-то слышал, как они орали. А стреляли то как. Ой, что ты! Я такой пальбы отродясь не слыхал. Мне потом Айыына рассказала сколько гильз они там собрали. Полста будет, если не больше.
– А гильзы то зачем собирали?
– Да потому что место это чистое должно быть. Нельзя там грязи всякой валяться. Всё там убрали, ничего не осталось, даже крови. Вместе с землёй унесли. Надо так значит.
Дед смачно плюнул в сторону от костра, матюгнулся.
– Это они его хотели пукалками своими завалить? Его! Дурни, да и только. Говорил ведь им. Не на зверя идёте. На Хозяина. Ему твоя пулька что слону дробина. Не слушали. Хохотали всё. Мол стращаю я их. Чтоб не ходили значит.
–А почему хозяин? Медведь, да и медведь. Ну большой только очень. Может мутант какой?
–Сам ты, Степаныч, мутант. Слово то какое выдумал. Я же тебе говорю – Хозяин он медвежий. Все медведи от него пошли. Дети они его. Вот как. А если не веришь, так у любого местного спроси. Они тебе пояснят, расскажут. Я-то в этом не особо разбираюсь. Я больше по охоте да по рыбалке.
– И как же они от него пошли, родил он их что ли? Тогда это медведица какая-то получается. – Я хохотнул, довольный своей шуткой.
Дед осуждающе посмотрел на меня, хмыкнул.
–Дурень ты, Степаныч. Вроде грамотный, институты кончал, а не слышишь, чего тебе люди говорят. Давай хохочи. Те вот тоже хохотали, да только нет их больше. А коли увидел бы ты его, так и конец тебе был бы. Я-то почему живой остался? Да потому что глаза закрыл, нельзя смотреть на него. Понимаешь? Даже смотреть! А ты ржёшь сидишь. Давай хохочи, только смотри чтобы Он тебя не услышал. А медведица он или медведь какая разница? Он Бог. Древний как эта земля. Как горы эти. У богов всё иначе. Сам то я не видел, а коряки поговаривают что сумка у него на животе есть, как у той кенгуры. Слыхал про такую?
