Лика задумалась. Ей конечно же хотелось увидеть свою настоящую мать. Об отце она как-то не думала, но мама… Голос крови, материнская любовь, тоска по оставленному ребенку и прочее: нежданная встреча, слезы радости и узнавания, охи-ахи, любовь и дружба новой родни… Она много думала об этом и в душе уже отвергла все, как романтическую чушь, которой в реальной жизни просто не бывает. Но что-то, какое-то чувство, так глубоко спрятанное в сознании, что она не умела облечь его в слова, словно подталкивало ее изнутри, заставляя думать о предложении Нонки. Она долго молчала и вдруг, неожиданно для самой себя, согласилась…
Они вышли из-под тента, прошли немного и сели на скамейку какого-то скверика, Лика вытащила из кармана листок с адресом. Город они знали плохо, но пожилая женщина, у которой они спросили, где найти нужную им улицу и дом, подробно объяснила, как туда добираться. Девчонки сели на трамвай и минут через десять-пятнадцать вышли на указанной остановке.
Улица, где они очутились, представляла собой бульвар с тенистой аллеей посередине и красивыми старинными зданиями, не похожими на стандартные дома-коробки, по бокам. Широкая, тихая и спокойная, она напоминала большой, уходящий вдаль парк.
– Ничего себе! – сказала Нонка. – Улочка – что надо!
Лика ей не ответила. Она волновалась, и на ней, что называется, «лица не было».
Нонка поняла, вернее, почувствовала, насколько подруге не по себе. «Наверное, – подумала она, – меня на ее месте еще не так бы разбирало!» Ей стало жалко Лику, и она раскаивалась уже в своем легкомысленном предложении.
– Может, не пойдем, если ты не хочешь? – спросила она нерешительно.
Лика посмотрела на нее, попыталась улыбнуться и отрицательно покачала головой:
– Нет уж! Раз пришли, значит, нечего назад поворачивать. Идем!
Они нашли нужный дом. Он был шестиэтажный, одноподъездный. Высокая старинная дверь медленно отворилась, и они вошли в довольно большой квадратный вестибюль. Вправо уходила широкая лестница, по стенам над ней была видна старинная лепнина. В отличие от таковой во многих дореволюционных зданиях, здесь она была ухоженная и аккуратно покрашенная. Лика и Нонка направились было к лестнице, но их окликнул приятный женский голос:
– Вы к кому, девушки?
Это была консьержка, которую они не заметили в ее углу из-за высокого раскидистого растения вроде пальмы или чего-то похожего. Узнав, кто им нужен, женщина сказала, что это на четвертом этаже и показала на дверцу лифта, помещавшегося в уходящем вверх, огороженном железной решеткой пространстве.
– Поднимайтесь на лифте! Людмила Васильевна сейчас как раз дома. Вы, наверное, по объявлению?
Лика промолчала, а Нонка затараторила, улыбаясь как можно вежливей:
– Да-да! Конечно! По объявлению!
Они вошли в лифт. Консьержка закрыла дверь, и лифт стал подниматься.
– Людмила Васильевна – это твоя мамаша? – прошептала Нонка, расширенными от волнения глазами глядя на подругу.
Лика молча кивнула. Ее лицо было очень напряженным и бледным…
Вскоре лифт остановился, дверь отворилась, и девчонки оказались в вестибюле, похожем на тот, что на первом этаже. В него выходили высокие, очень солидные двери всего двух квартир. Медная табличка с цифрой восемь на правой сразу бросилась в глаза Нонке. Она решительно подошла к двери и нажала на кнопку звонка, – тот разразился громкой трелью. Раздались шаги. Дверь медленно отворилась, – на пороге стоял симпатичный молодой человек, темноволосый и стройный. Судя по совсем юному лицу, это был, скорее, мальчик лет 14—15, кажущийся старше своих лет благодаря высокому росту и хорошему, крепкому телосложению. Чуть прищуренными, делано равнодушными глазами он поглядел на девчонок, небрежным жестом предложил им войти, повернулся и исчез в глубине квартиры. Лика и Нонка вошли и остановились, пораженные богатством и красотой обстановки. Возможно, она и не была такой уж роскошной, но на девочек из степного села произвела впечатление чуть ли не королевской.
