О плетении сети не было и речи. Маме позволили быть с сыном круглосуточно. Как ни крути, а только мама знает, что нужно её ребёнку. Только для мамы мы остаёмся детьми, даже с сединами на висках.
Лекарство вводили раз в неделю в среду. Макар ненавидел этот день, потому как выворачивало его всего наизнанку. И ломота в суставах до скрежета зубного.
Оставалась ещё одна среда. Макар стоически готовил себя к этому финальному броску.
«Только бы выдюжить! Не сломаться! Я ещё буду! Я хочу!»
Он шептал фразы в полузабытьи, боясь испугать маму. Татьяна Алексеевна всё слышала, клала свою ладошку ему на влажный лоб и тихонько баюкала неспокойное дитя.
«Болезнь оголяет человека. Выставляет напоказ внутреннее, то, из чего состоит индивидуум. А может, болезнь есть испытание? Тест на совместимость с жизнью? Тогда кто экзаменатор?» – едва слышно шептал он во тьму.
– Спи, Макарушка… – слёзы стекали по лицу, и она их смахивала свободной рукой.
– Мама, если выживу, уедем к морю. Море – это радость и покой. Море – это счастье.
– Как скажешь, сынок.
Макар забылся в полусне. Дыхание становилось глубже и тише.
Механический будильник, что стоял на прикроватной тумбочке, мерно цокал, но вдруг замер. Татьяна Алексеевна в первые секунды не поняла, что произошло.
Переведя взгляд на сына, замерла в первичном оцепенении. Дыхание исчезло, черты лица совсем заострились.
Страшная догадка ворвалась в сознание матери. Она положила руку на лоб сыну. Холодная испарина, холодная кожа…
Тишину больничной палаты разорвал цок часового механизма. Макар открыл глаза и впервые за последний месяц улыбнулся матери.
– Мне кажется, я выжил! Больше никакой химии. Забери меня отсюда, мама.
Татьяна Алексеевна не верила в чудеса. Более того, не признавала религии, эзотерики, знахарства. Но то, что произошло у неё на глазах с её собственным сыном, шло вразрез с её пониманием жизни как таковой.
– Очень хочу кушать, – тихо произнёс Макар.
– Так нельзя же, сынок! Завтра процедура.
– Мам, процедуры не будет. Я излечился. Мне так и сказал Он.
– Кто?
– Я не знаю, кто. Голос. Но он мне сказал уходить отсюда.
– Так как же можно?
– Мама, – уже твёрдым требовательным голосом обратился Макар к матери, – мы уходим домой!
У медсестёр переполох. Шутка ли – больной требует его выписать из отделения в 22:00. Когда нет врачей, когда этому больному завтра процедура назначена.
– Людмила Ивановна! – взывала в телефонную трубку дежурная медсестра, поясняя возникшую ситуацию.
«Вызывайте скорую, хотя нет. Я сама позвоню. Отпускайте Макара домой».
Медсестра так и застыла с трубкой в руке. За 17 лет работы в отделении она не припоминала случая, чтобы «Железная леди» – так звали за глаза Людмилу Ивановну – шла на поводу у больного.
«Отпускайте под мою ответственность!»
Уже в телефонной трубке были короткие гудки, а дежурная медсестра всё не могла поверить в услышанное. Опомнившись, положила трубку на рычаг аппарата связи, шумно выдохнула воздух из груди и быстрым шагом направилась к палате Макара.
Макар сидел на стуле и смотрел, как мама собирала вещи сына.
– Мама! Мы ничего отсюда не возьмём!
– Сынок! А телевизор? А магнитолу? Нельзя оставлять…
– Мы ничего с собою не берём. Не хочу с этим в новую жизнь. Телевизор… Пусть кому достанется. Это уже не важно.
Через полчаса прибыла санитарная автомашина для перевозки больного.
– Домой? – широко улыбнулся фельдшер, неоднократно бывавший в доме у Макара на назначениях.
