Истории забытого города. Роман-мозаика - страница 3
Глава шестая
Оставленный за старшего, я стоял на крыльце и смотрел, как грузовик почтовой службы растворялся в метели. Женщина из девятой комнаты тогда чуть слышно шмыгала носом, приникнув к груди супруга; ворчливый цветочник, закусив губу, с сожалением качал головой. А пианист… знаете, когда я погнался за родителями, не имею понятия, что делал пианист и понял ли он хоть слово, коснувшееся тем утром его совершенного слуха.
Чёрные прогалины на желтовато-сером небе постепенно светлели. С выходом на асфальт автомобиль почтальона набрал скорость, однако, срезав путь через знакомый гаражный закуток, я добрался до лавки мясника даже раньше него. Увиденное там нисколько меня не смутило: запертые двери, поблёскивающая за решётками витрина, у крыльца нетронутый снег. Я с недоумением огляделся по сторонам – пролетевшая вниз по улице машина милиции расставила всё по местам. Она застыла в сотне метров от мясной лавки, там же дребезжал грузовик почтальона. В самом сердце суматохи, у покорёженной, но неотпертой двери ломбарда, заносилось снегом бездыханное тело моего друга. Тёмные засаленные волосы его слегка подрагивали на ветру, в глазах отражалась творящаяся вокруг неразбериха, где все только и делали, что злились: родители – на меня, криминалисты – на метель, участковый – на зевак. Молчал лишь я.
Убийц боксёра поймали в течение недели. Двое сдались в больнице, умоляя врачей заштопать их переломанные кости, третий выдал себя по пьяни. Мерзавцев упекли в ту самую тюрьму, лежащую за городом, прожектора с которой каждую ночь били в западные окна нашего особняка. Что до бедного литовца, его отправили на родину, если можно так выразиться. Я слышал, боксёр нашёл упокоение на маковом поле. Под бескрайним небом. Неподалёку от дома.
Глава седьмая
После случившегося продажа гостиницы была предопределена. Родители никого не выставляли за порог, но твёрдо дали понять квартирантам, что им пора искать новое жильё. Тем декабрьским вечером люди, которых я искренне считал семьёй, собрались за столом в последний раз. Впредь наша сплочённость ограничивалась всё менее пылкими улыбками, пока все не стали друг для друга просто соседями.
Мясник съехал от нас первым, снял квартирку неподалёку от своей лавки, хотя регулярно давал о себе знать. Не то чтобы при встречах… скорее посредством слухов и сплетен – такой уж он был человек.
Следом за ним гостиницу покинул загадочный обитатель седьмой комнаты. Он пожертвовал рояль школе, всучил родителям добротные чаевые и, поскрипывая чемоданами, сгинул в сумерках января тысяча девятьсот шестьдесят второго года.
Окончив строчить мемуары, вскоре из нашей жизни исчез и цветочник. Ни с кем особо не попрощавшись, он содрогнул коридор тяжёлым вздохом и ушёл. Видно, жена сбежала от того невежи не напрасно… Что касается расставания с супругами из девятой комнаты, от объятий очаровательной артистки я взлетел на небо. И не смейтесь!
Почтальон разделил с моей семьёй последние дни нашего хозяйничанья в особняке, по обыкновению никому не досаждая, живя любимой работой. Он уехал на рассвете; оставил мне симпатичную фуражку на память, а родителей ограничил расчётом по квартплате и свежим номером газеты, где объявление о продаже гостиницы больше не значилось.
В промозглый мартовский день всё было кончено. Прошлое оставалось там, где ему и место, а отцовский автомобиль уносил нас прочь от заляпанного грязью отшиба, от холодного моря. Прочь из города, которому я отдал шестнадцать лет жизни…»